Родник

Тело кричало: «Беги!», но бежать было некуда.

Харта спрятался за огромным валуном и слушал, слушал. Она была рядом, то отдалялась, то сужала круги. Шаги ее были бесшумны, лишь изредка вспыхивал смех. И каждый раз в ответ лес взрывался страхом: истошно кричали птицы, крылья хлопали в вышине, ветви качались, роняя листья. Где-то заходились в отчаянных воплях обезьяны. И лишь родник звенел как и прежде, спокойно и тихо.

«Все равно обречен, – подумал Харта. – Зачем прятаться?» Встать в полный рост, глотнуть влажный воздух леса, дурманящий аромат цветов. Взглянуть в зеленый сумрак, обратиться к предкам, деревьям, бегущей воде, – и умереть. Несколько лун прятался от смерти, но вот она здесь, нашла.

– Странный, – сказала она.

Словно ужаленный ее голосом, Харта дернулся, поднял голову.

Она сидела на камне. С виду девушка – чужого, незнакомого рода. Вся в цветах, венки на шее, лепестки в волосах. Опиралась на валун, смотрела сверху вниз, в глазах была жалость. Но улыбка обдавала холодом, не давала обмануться, Харта знал – не спастись.

– Мне сказали, тебя никто не хватится, – продолжала она. Слова выговаривала непривычно, каждый звук был певучим, терпким. – Сказали ты убийца, род отверг тебя. Почему не убегал от меня, почему спрятался здесь, у ручья?

Сердце стучало оглушительно – так грохочет барабан перед тем, как разбиться.

– Лучше умирать у воды, – ответил Харта. Собрал силы, поднялся с земли, оказался вровень со смертью. Она улыбнулась шире, сверкнули клыки. Тигрица, обернувшаяся человеком. – Вода заберет душу, понесет дальше, не даст потеряться.

Она закрыла глаза, а потом вдруг выхватила алый цветок из волос, швырнула в ручей.

– Странный, – повторила она и исчезла.

Буря страха исчезла из леса вместе с ней. Ужас остался лишь в сердце Харты, а в ветвях воцарился покой, голоса птиц изменились, стали обычными; крики обезьян стихли. В бурлящем потоке вспыхнул цветок – пронесся меж камней и, вместе с течением, скрылся в лесном полумраке.

Если знаешь, что смерть близка, встречать ее надо в чистоте.

Харта не ел третий день и уже не чувствовал голода. Пил родниковую воду, она спазмами боли обжигала внутренности, но потом тело становилось легким, бесплотным. Чувства обострились: оглушительным казалось тение птиц, солнечный свет ослепительно вспыхивал в каплях росы. Харта сидел на камне – том самом, где сидела она – и ждал.