𝐅𝐈𝐆𝐋𝐈 𝐃𝐄𝐋 𝐕𝐄𝐍𝐓𝐎 𝐒𝐎𝐋𝐀𝐑𝐄|ДЕТИ СОЛНЕЧНОГО ВЕТРА

ПРОЛОГ|НАЧАЛО КОНЦА

Темные осенние сумерки, тяжелые и влажные, как похоронный саван, неспешно спускались на пригородный район Хоззин-Скай. Они подкрадывались исподволь, заполняя собой каждую щель между домами, каждый уголок сада, что окружал особняк мятного цвета. Еще совсем недавно, казалось, только вчера, это самое октябрьское солнце, хоть и потерявшее летний пыл, но еще по-золотому теплое, играло бликами на свежевыкрашенном фасаде. Оно ласкало подоконники, на которых стояли горшки с увядающей геранью, и заглядывало в гостиную, где на полу валялись детские игрушки – деревянная метла, плюшевый гриффон и разобранный замок из кубиков.

Теперь же небо, затянутое сплошной свинцово-серой пеленой, нависало над крышами, словно гигантская магнитная плита, притягивая к себе мрак и уныние. Уже второй день стояла такая погода, и от этого мир казался застывшим, затаившим дыхание в ожидании чего-то неминуемого. Воздух был густым, насыщенным запахом влажной земли, прелых кленовых листьев, кружащих в последнем танце перед смертью, и едва уловимой, но оттого не менее тревожной, электрической свежестью надвигающейся грозы. Буря копила силы где-то за горизонтом, не решаясь обрушить свою ярость на землю, и это томление, эта звенящая пауза были невыносимы.

В этом царстве тенрей лишь один дом вопреки всему излучал свет. Но это был не тот уютный, масляный свет лампы под абажуром, что сулит тепло очага, покой и безопасность. Нет. Из окна на первом этаже, выходившего в сад, лился резкий, белый, почти хирургический свет газовой лампы. Он не смягчал очертания предметов, а, напротив, выхватывал их с безжалостной четкостью, отбрасывая на стены длинные, уродливо вытянутые, искаженные тени. Эти черные силуэты плясали в такт пламени в камине, и в их хаотичном движении чудилось что-то недоброе, почти одушевленное, подглядывающее за обитателями дома.

Свет горел только на кухне. Если бы кто-то осмелился подойти к окну по мокрой от росы траве, он увидел бы сквозь щель в неплотно задернутых шторах двух людей, сидящих друг напротив друга за массивным дубовым столом. Они застыли в немых позах, и сама атмосфера вокруг них была настолько плотной и гнетущей, что, кажется, могла бы остановить маятник часов.

Кухня когда-то была сердцем этого дома, его самым живым помещением. Здесь пахло свежей выпечкой и заварным кофе, здесь по вечерам собиралась шумная компания Мародёров, и воздух звенел от смеха, споров о квадичах, мелодий, подхваченных под гитару, и радостных возгласов. Джеймс Поттер как-то устроил здесь битву на взбитых сливках, и Лили потом помогала неделю оттирать потолок. Ремус Люпин, склонившись над плитой, учил Кэйт своему фирменному рецепту шоколадного торта, а Питер Петтигрю, краснея, хвастался новым фокусом с кнатом. Сам Сириус, бывало, забирался на этот самый стол, чтобы с высоты провозгласить какой-нибудь тост, полный бравады и юношеского максимализма.