Неокомсомольцы

неокомсомольцы 33 часть

                                                                                        33

Полгода назад, у него появился новый отчим. Конечно, официально, он не собирался усыновлять Губу, но отцом, при живом отце, он не решался его называть, дядя тоже как то не солидно звучало, а отчим в самый раз. Сошлись на отчиме. Дядя Юра, скорее всего, только как освободился и сразу сошелся с мамой Губы. Видать надо было где то перекантоваться. Дядя Юра, по всему было видно, долго сидел и не одиножды. Также по нему было видно, что он не жертва судебного произвола и не несчастный, оказавшийся в не нужном месте, в ненужное время, которого оклеветали. Чем он занимался в жизни, он не отчитывался, но я чувствовал, что чем то очень серьезным. Деньги у него водились, ездил только на такси или друзья подвозили на дорогих тачках.

Внешний вид его был очень угрожающий. Атлетическая фигура, страшное лицо, не уродливое, а просто страшное. Низкий лоб, глубоко посаженные глаза, большие челюсти, одним словом, прирожденный душегуб по теории Ломброзо. Я долго не понимал, как мама Губы не боится с ним ночевать в одной квартире.

Когда я заезжал с Губой к его маме, в начале, я себя очень некомфортно чувствовал в компании этого разрисованного типа. Все рисунки на его теле были какого то загробного характера: черепа, смерь с косой, палач, дьявольские отродья. Да и в его взгляде чувствовалось, что он туда, в загробную жизнь, многим людям помог пройти раньше срока. Вообще многие заключенные, будучи запертыми в четырех стенах на долгий срок, становятся очень сентиментальными и любят наколоть себе на тело образы Иисуса, Марии, святых, вырисовывают целые церкви, просто пишут цитаты из библии. У этого же, все тело было разрисовано, но на его широком торсе не нашлось места для религиозных рисунков. Видать, так он хотел их там ставить. И так, находясь с ним в одном помещении, у меня было такое неприятное ощущение, как будто я нахожусь на кладбище. Потом, правда, привык.

Как то дядя Юра снимал обувь в коридоре и у него из кармана выпал этот нож. Наше все внимание было приковано к нему. Он увидел это.

- Подарок старого друга? - взяв нож, промолвил Губа.

- Подарок для старого друга! - ответил дядя Юра и улыбнулся.

Улыбка эта была специфическая, не веселая. Чувствовалось, что он считал, что хорошо сострил, но эти слова воспринимались по иному. Раскрытая пасть бультерьера перед рожей, меня испугала бы меньше, чем эта улыбка. Прокрутив в уме его ответ, я лишь посочувствовал его старому другу. Хорошо, что я ему не друг, ни старый, ни новый, единственное позитивное, что я подчеркнул из этого короткого диалога.