Секреты души

Сломанный ритм

Джул

Я вошла в особняк вместе с остальными, чувствуя, как тяжесть напряжения окутывает меня со всех сторон. Воздух был густым, словно пропитан невидимой, но ощутимой напряжённостью, и я остро чувствовала, что значительная её часть исходила от меня и Клауса. Его взгляд, его молчание, его почти неуловимые движения – всё это выдавали его внутреннюю борьбу. Он избегал смотреть в мою сторону, но я знала, что он тоже чувствует это напряжение. Оно как невидимая нить связывало нас, становясь всё более тугой с каждым шагом.

Я понимала, что должна поговорить с ним. Это была не просто необходимость – это было почти навязчивое чувство, как будто без этого разговоры дальше продолжать нельзя. Я не могла раскрыть ему всего, слишком много стояло на кону, слишком многое я боялась потерять. Но что-то рассказать всё же было нужно. Лучше сказать хоть что-то, чем позволить недосказанности и тайнам отравлять наши отношения окончательно.

С другой стороны, я знала, что причина его напряжённости – это Беатриса. Это была она, это всегда была она. Её влияние, её присутствие витало где-то рядом, невидимо, но ощутимо, как тень, которую невозможно стереть. Я чувствовала её, даже если её не было в комнате. Это сводило с ума.

Мы вошли в гостиную, и я заметила, как Ник украдкой бросил на меня взгляд. Это не был первый раз. Он делал это всегда, его глаза то и дело искали меня в толпе, но он старался не выдать себя. Его злость ко мне была очевидной – она горела в его взгляде, в его резких движениях. Но при этом он не мог игнорировать меня полностью. Я видела это в его жестах, в мелочах, которые он старался не афишировать.

Когда мы ехали сюда, он выходил из машины, чтобы открыть мне дверь, даже если я не просила его об этом. Его рука всегда была наготове, чтобы помочь мне выйти, но он избегал смотреть мне в глаза, словно боялся, что я увижу в них что-то лишнее. Когда я хотела, чтобы он дал мне руку, он делал это автоматически, но взгляд его был устремлён куда-то в сторону. И всё же, я ловила моменты, когда он думал, что я не смотрю. В такие мгновения его глаза задерживались на мне чуть дольше, чем было нужно, и в них мелькало нечто, что трудно было расшифровать. Это было не просто раздражение. Это было что-то глубже, что-то, чего он сам, возможно, не хотел осознавать.

И в такие моменты мне становилось легче. Пусть ненадолго, но эта тяжесть, давящая на грудь, отступала. Он не был настолько зол, чтобы полностью игнорировать моё присутствие. Это было важно, это значило, что ещё не всё потеряно.