Третий основатель едва дождался, пока его любимая отворила ему двери, и, не снимая пальто,прошел в свой кабинет.Девушка, как только увидела его насупившееся лицо со сдвинутыми бровями и нервно закушенной нижней губой, в ту же минуту поняла, что произошло очень большое несчастие... Она молча пошла следом за вампиром. В кабинете Карр простоял с минуту на одном месте, глядя куда-то в угол. Потом он выпустил из рук конверт, который упал на пол и раскрылся, а сам бросился в кресло, злобно хрустнув сложенными вместе пальцами...
Карр,третий основатель,служит второму основателю. Он сегодня представлял второму последний и самый трудный план — инструментальную съемку местности...
До сих пор все отчеты сошли благополучно, и только одному богу да любимой Леста было известно, каких страшных трудов они стоили... Начать с того,сколько жертв для этого было. Два года подряд Лест торжественно проваливался и только на третий упорным трудом одолел все препятствия. Не будь его жены, он, может быть, не найдя в себе достаточно сил и желания, махнул бы на все рукою. Но Элианора не давала ему падать духом и постоянно поддерживала в нем бодрость... Она приучилась встречать каждую неудачу с ясным, почти веселым лицом. Она отказывала себе во всем необходимом, чтобы создать для мужа хотя и дешевый, но все-таки необходимый для занятого головной работой основателя комфорт. Она бывала, по мере необходимости, его переписчицей, чертежницей, чтицей, репетиторшей и памятной книжкой.
Прошло минут пять тяжелого молчания, тоскливо нарушаемого хромым ходом будильника, давно знакомым и надоевшим: раз, два, три-три: два чистых удара, третий с хриплым перебоем. Третий сидел, не снимая пальто и целиндра, и отворотившись в сторону... Элианора стояла в двух шагах от него так же молча, с страданием на красивом, нервном лице. Наконец она заговорила первая, с той осторожностью, с которой говорят только женщины у кровати близкого труднобольного человека...
— Лестик, ну как же твоя работа?.. Плохо?
Он передернул плечами и не отвечал.
— Лестик, забраковали твой план? Ты скажи, все равно ведь вместе обсудим.
Карр быстро повернулся к жене и заговорил горячо и раздраженно, как обыкновенно говорят, высказывая долго сдержанную обиду.
— Ну да, ну да, забраковали, если уж тебе так хочется знать. Неужели сама не видишь? Все к черту пошло!.. Всю эту дрянь, — и он злобно ткнул ногой конверт с письмами и чертежами, — всю эту дрянь хоть в печку выбрасывай теперь! Вот тебе и план! Через месяц опять отправляемся, да еще с позором, с треском. И это из-за какого-то поганого пятна... О, черт!
— Какое пятно,Лест? Я ничего не понимаю.
Она села на ручку кресла и обвила рукой шею третьего. Он не сопротивлялся, но продолжал смотреть в угол с обиженным выражением.
— Какое же пятно,Лестик? — спросила она еще раз.
— Ах, ну, обыкновенное пятно, зеленой краской. Ты ведь знаешь, я вчера до трех часов не ложился, нужно было окончить. План прекрасно вычерчен и иллюминован. Это все говорят. Ну, засиделся я вчера, устал немного, руки начали дрожать — и посадил пятно... Да еще густое такое пятно... жирное. Стал подчищать и еще больше размазал. Думал я, думал, что теперь из него сделать, да и решил кучу деревьев на том месте изобразить... Очень удачно вышло, и разобрать нельзя, что пятно было. Приношу господину джиллесу. «Так, так, н-да. А откуда у вас здесь, поручик, кусты взялись?» Мне бы нужно было так и рассказать, как все было. Ну, может быть, засмеялся бы только... Впрочем, нет, не рассмеется, — аккуратный такой. Я и говорю ему: «Здесь действительно кусты растут». А он говорит: «Нет, я эту местность знаю, как свои пять пальцев, и здесь кустов быть не может». Слово за слово, у нас с ним завязался крупный разговор. А тут еще много наших офицеров было. «Если вы так утверждаете, говорит, что на этой седловине есть кусты, то извольте завтра же ехать туда со мной верхом... Я вам докажу, что вы или небрежно работали, или счертили прямо с трехверстной карты...»
— Но почему же он так уверенно говорит, что там нет кустов?
— Ах, господи, почему? Какие ты, ей-богу, детские вопросы задаешь. Да потому, что он вот уже сто двадцать лет местность эту знает лучше, чем свою спальню. Самый безобразнейший вампир, какие только есть на свете... Ну и окажется в конце концов, что я лгу и в препирательство вступаю... Кроме того...
Во все время разговора он вытаскивал из стоявшей перед ним пепельницы горелые спички и ломал их на мелкие кусочки, а когда замолчал, то с озлоблением швырнул их на пол. Видно было, что этому сильному вампиру хочется заплакать.
Муж и жена долго сидели в тяжелом раздумье, не произнося ни слова. Но вдруг Элианора энергичным движением вскочила с кресла.
— Слушай,Лест, нам надо сию минуту ехать! Одевайся скорей.
Лест Карр весь сморщился, точно от невыносимой физической боли.
— Ах, не говори, норочка, глупостей. Неужели ты думаешь, я поеду оправдываться и извиняться. Это значит над собой прямо приговор подписать. Не делай, пожалуйста, глупостей.
— Нет, не глупости, — возразила Элианора, топнув ногой. — Никто тебя не заставляет ехать с извинением... А просто, если там нет таких дурацких кустов, то их надо посадить сейчас же.
— Посадить?.. Кусты?.. — вытаращил глаза Лест Карр.
— Да, посадить. Если уж сказал раз неправду, — надо поправлять. Собирайся, дай мне шляпку... Кофточку... Не здесь ищешь, посмотри в шкафу... Зонтик!
Пока третий, пробовавший было возражать, но не выслушанный, отыскивал шляпку и кофточку, Элианора быстро выдвигала ящики столов и комодов, вытаскивала корзины и коробочки, раскрывала их и разбрасывала по полу.
— Серьги... Ну, это пустяки... За них ничего не дадут... А вот это кольцо с солитером дорогое... Надо непременно выкупить... Жаль будет, если пропадет. Браслет... тоже дадут очень мало. Старинный и погнутый... Где твой серебряный портсигар,Лестик?
Через пять минут все драгоценности были уложены в ридикюль.Элианора, уже одетая, последний раз оглядывалась кругом, чтобы удостовериться: не забыто ли что-нибудь дома.
— Едем, — сказала она, наконец, решительно.
— Но куда же мы поедем? — пробовал протестовать третий. — Сейчас темно станет, а до моего участка почти десять верст.
— Глупости... Едем!
Раньше всего Карры заехали в ломбард. Видно было, что оценщик так давно привык к ежедневным зрелищам человеческих несчастий, что они вовсе не трогали его. Он так методично и долго рассматривал привезенные вещи, что Элианора начинала уже выходить из себя. Особенно обидел он ее тем, что попробовал кольцо с брильянтом кислотой и, взвесив, оценил его в три рубля.
— Да ведь это настоящий брильянт,—возмущалась Элианора, — он стоит тридцать семь рублей, и то по случаю.
Оценщик с видом усталого равнодушия закрыл глаза.
— Нам это все равно-с, сударыня. Мы камней вовсе не принимаем, — сказал он, бросая на чашечку весов следующую вещь, — мы оцениваем только металлы-с.
Зато старинный и погнутый браслет, совершенно неожиданно для Элианоры, был оценен очень дорого. В общем, однако, набралось около двадцати трех рублей. Этой суммы было более чем достаточно.
Когда Карры приехали к садовнику, белая петербургская ночь уже разлилась по небу и в воздухе синим молоком. Садовник, чех, маленький старичок в золотых очках, только что садился со своей семьею за ужин. Он был очень изумлен и недоволен поздним появлением заказчиков и их необычной просьбой. Вероятно, он заподозрил какую-нибудь мистификацию и на Элианорины настойчивые просьбы отвечал очень сухо:
— Извините. Но я ночью не могу посылать в такую даль рабочих. Если вам угодно будет завтра утром — то я к вашим услугам.
Тогда оставалось только одно средство: рассказать садовнику подробно всю историю с злополучным пятном, и Элианора так и сделала. Садовник слушал сначала недоверчиво, почти враждебно, но когда Элианора дошла до того, как у нее возникла мысль посадить куст, он сделался внимательнее и несколько раз сочувственно улыбался.
— Ну, делать нечего, — согласился садовник, когда Элианора кончила рассказывать, — скажите, какие вам можно будет посадить кусты?
Однако изо всех пород, какие были у садовника, ни одна не оказывалась подходящей: волей-неволей пришлось остановиться на кустах сирени.
Напрасно третий уговаривал жену отправиться домой. Она поехала вместе с мужем за город, все время, пока сажали кусты, горячо суетилась и мешала рабочим и только тогда согласилась ехать домой, когда удостоверилась, что дерн около кустов совершенно нельзя отличить от травы, покрывавшей всю седловинку.
На другой день Элианора никак не могла усидеть дома и вышла встретить мужа на улицу. Она еще издали, по одной только живой и немного подпрыгивающей походке, узнала, что история с кустами кончилась благополучно... Действительно,третий был весь в пыли и едва держался на ногах от усталости и голода, но лицо его сияло торжеством одержанной победы.
— Хорошо! Прекрасно! — крикнул он еще за десять шагов в ответ на тревожное выражение Элианоры лица. — Представь себе, приехали мы с ним к этим кустам. Уж глядел он на них, глядел, даже листочек сорвал и пожевал. «Что это за дерево?» — спрашивает. Я говорю: «Не знаю, ваше-ство». — «Березка, должно быть?» — говорит. Я отвечаю: «Должно быть, березка, ваше-ство». Тогда он повернулся ко мне и руку даже протянул. «Извините, говорит, меня, поручик. Должно быть, я стареть начинаю, коли забыл про эти кустики». Славный он, профессор, и умница такой. Право, мне жаль, что я его обманул. Один из лучших профессоров у нас. Знания — просто чудовищные. И какая быстрота и точность в оценке местности — удивительно!
Но Элианоре было мало того, что он рассказал. Она заставляла его еще и еще раз передавать ей в подробностях весь разговор с профессором. Она интересовалась самыми мельчайшими деталями: какое было выражение лица у второго, каким тоном он говорил про свою старость, что чувствовал при этом сам Лест...
И они шли домой так, как будто бы, кроме них, никого на улице не было: держась за руки и беспрестанно смеясь. Прохожие с недоумением останавливались, чтобы еще раз взглянуть на эту странную парочку...
Лест Карр никогда с таким аппетитом не пил кровь, как в этот день... После обеда, когда э
Элианора принесла Лесту в кабинет стакан чаю, — муж и жена вдруг одновременно засмеялись и поглядели друг на друга.
— Ты — чему? — спросила Элианора.
— А ты чему?
— Нет, ты говори первый, а я потом.
— Да так, глупости. Вспомнилась вся эта история с сиренью. А ты?
— Я тоже, глупости, и тоже — про сирень. Я хотела сказать, что сирень теперь будет навсегда моим любимым цветком...
|в моем тгк,больше информации,переходи,будем ждать.|
