Я столько падал, что трещали кости.
Разбитым был, и вдоль, и поперёк.
Порой мне не хватало злости,
Чтоб выдать все, что для других берёг.
Я бил до крови стены, рвал моменты
Взывал во всеуслышанье к Богам.
Готов был грызться, драться, резать,
Все только бы к твоим ногам.
Я был готов и падать, и вставать.
Все сделать, только б не быть лишним.
Я был готов весь мир... Да все тебе отдать ,
И даже с Дьяволом устроить танец ближний.
Я столько падал, что трещали кости,
Пока я собирал свои куски.
Я б сделал все.. все, что только можно,
Если бы ты спасала от тоски.
Я б продал душу, заработал славу,
Все скинул бы к твоим ногам.
Я б стал тебе защитой неустанной,
Закутал бы тебя в своих руках.
Я мог бы быть щитом, Да и твоим оружием.
Я стал бы для тебя стальной стеной.
Оберегал бы от всего, что сердце гложет.
Я жил бы для тебя.. лишь для тебя одной.
Я столько падал, что трещали кости.
Пока я собирал свои куски,
Я повторял твои слова до злости:
«Мне жаль, но ты - не он. Прошу уйди.»
(Из личного архива стихов и мыслей)
Самым большим страхом для меня всегда было - остаться в одиночестве.
Я боялась саму себя, своих мыслей, эмоций и желаний.
Боялась, что когда останусь одна не смогу совладать со всеми воспоминаниями, думала, что меня захлестнёт волной сожалений и самопожирания. Поэтому всегда находила себе дела, всяческие занятия и любые возможности, которые отвлекали бы меня.
В какой то момент я перестала бежать.
От самой себя не уйти.
Я начала больше времени проводить одна, и это чувство действительно захлестнуло меня.
Я поняла, что в вечной беготне от самой себя - я себя и потеряла.
Разучилась понимать свои же чувства и эмоции.
Маска равнодушия настолько вжилась в меня, что уже размыла границы где я, а где нет.
Этот бег отнял у меня что то человеческое.
Жизненные моменты настолько меня ожесточили, что я закрылась даже от себя.
Меня очень ранило все вокруг и в то же время непоколебимо и стойко переносилось, что я очерствела до чертиков, постепенно трескаясь внутри.
Я готова была расплакаться из за мелочи, любое слово, понятое мной не так приводило к душевному порезу, но тут же запечатывалось мной изнутри, не давая никому понять глубину этого ранения.
Слой за слоем меня покрывала разочарованность, словно мраморная вуаль.
Кто то может сейчас упрекать меня в Богохульстве, или в отсутсвие веры и злословии, но только я знаю и помню.
Помню, сколько в своё время я стояла на коленях в молитвах, прося у Бога сил.
Я плакала, просила, снова плакала, благодарила и снова просила.
И все же, эти моменты видела только Луна и я.
Я мечтала быть на столько сильной, чтоб не один порыв ветра не смог сбить меня с ног.
Я не хотела, чтоб что то могло меня напугать.
Я вот, я стала.
Я больше не просила. Не стирала колени. Не умоляла.
Мои мольбы каждую ночь давно прекратились.
Теперь мне нужно было просить только у самой себя. Ведь я не знала, как стать мягче.
Это, как то, стерлось из моей памяти.
То одиночество, от которого я всегда бежала теперь стало частью меня.
Мне нравится проводить много времени с собой наедине.
Я больше не боюсь себя.
Но теперь я ненавижу прикосновения чужих людей.
Даже случайные.
Передергивает от простого чужого рукопожатия.
Только близкие люди могут обнимать меня или прикасаться. Даже просто взять за руку.
В остальных же случаях я держу дистанцию даже от хороших знакомых.
Настолько я привыкла к себе и к одиночеству, что больше не жмусь к толпе, и ненавижу, когда она жмётся ко мне.
Я приняла себя.
Я поняла себя.
Я больше не бегу.
Говорят, что многие любят одиночество.
Не соглашусь.
Мне кажется, что мы просто к нему привыкаем.
Так и не найдя человека, который смог бы нас такими полюбить, принять все наши страхи, падения и радости, вытащить из вечной тьмы и просто понять - своего человека.
Мы принимаем одиночество, прекращая бег и поиски.
Люди полюбившие одиночество - это действительно уставшие люди.
Которые понимают, что лучше быть одному, чем в постоянном ожидании. И начинают черпать силу из этого.
Одиночество больше не страх.
Это стало составляющей нашей жизни.
Нам так легче.
Нам так не больно. И больше не страшно.
Мы начинаем любить одиночество и себя в его окружение.
Мы смирились.
И больше не нуждаемся не в синице в руках, не в журавле в небе.
