Будь,пожалуйста,послабее...

⚔️Part ten⚔️

— Он не мог... Он бы не поступил так... — тихо проговаривает мальчик и окончательно вздыхает, после чего закрывает глаза и начинает тихо реветь, чуть дергая руками, стараясь вырваться из плена ремня, но он будто бы не хотел поддаваться. Сильно передавливая кожу, он оставлял синие кровоподтеки, от которых Шастун вскрикивал и пытался вырваться. Больно. Неприятно. Мерзко. Отвратительно. Он надеялся, что Арс воспримет его слова насчет изнасилования в шутку и никогда не поступит так с Антоном, но, видимо, доверять больше некому. Мальчик извивался, всячески пытался вырваться, но руки не выпускали, не давали подняться. Не давали спастись. Через несколько минут руки были свободны, а Шастун сидел на коленях и выпускал слюну изо рта, пытаясь продышаться уже хоть чем-нибудь. Ртом или носом - неважно, ему нужен был воздух. Но его не хватало. Не хватало собственных сил, для того, чтобы встать с ледяного пола и уйти. Уйти. Подальше отсюда. Из этого помещения. Из этой квартиры. Из этой жизни. Он аккуратно поднялся на ноги и, схватив с пола папку, направился вперед, медленно шагая по комнате, выплевывая на пол соленость, что находилась у него во рту. Антон выходит из комнаты и слышит знакомый голос и громкое «Антон», тут же срывается с места и несется к выходу, чтобы спастись хоть как-то. Чтобы не слышать этот голос. Чтобы не поддаваться его словам. Чтобы не видеть этого чертового Арсения, что въелся ему в голову за эту мучительную и быструю неделю. Он вбегает в ванную комнату и обессиленно падает на пол, раскрывая перед собой журнал, и ищет хоть что-нибудь, чего не знал бы о нем Арсений, исходя из записей на каждой странице этого журнала. Все. Здесь все о нем. Включая возраст, когда он начал говорить, до дня и минуты, когда он окончил школу и переехал в Санкт-Петербург.
— Зачем же ты узнавал, если знал все это? Знал, что моей матери так плохо и спрашивал, что я думаю по этому поводу? Что я чувствую, спрашивал... А я чувствую отвращение... — хнычет мальчик и подходит к распахнутому окну. Он обессиленно падает и утыкается носом в колени. Он плачет. Ревет. Каждая слеза отдает горечью в полуоткрытых губах. Ты разучился доверять и тебя не хватит на дальнейшую жизнь. Боль и обида перемешались в соленых слезах, которые падали на пол и заставляли мальчишку поджимать губы и слегка шипеть от оставшегося привкуса.

— Неужели он так поступил? Неужели он начал насиловать меня? — тихо прошептал сам себе Антон и поднял голову на дверь. Он понимал, что это все из-за слов, которые слетали с его уст. А может из-за этого проступка? Ведь он настрого запретил, но его же убьют в скором времени, поэтому это не так важно. Дверь раскрывается, а на пороге стоит Попов с плотно пережатой цепью в руке, сжимая ее еще больше и приближаясь к Антону, который, кажется, забыл, как дышать. Шастун плотно зажимает глаза и ждет ударов, но через секунду, две, три, четыре их не следует. Тогда зеленоглазый разжимает веки и видит перед собой голубые глаза, которые изучали каждый миллиметр лица. Каждую родинку и каждую ссадину, оставленную Матвиенко после ударов. В его потемневшем взгляде не читалось абсолютно ничего. Ни злости. Ни гнева. Ни спокойствия. Даже равнодушия, так такового, он не находил.