«22 апреля 1791
Вот уже два дня супруга избегает меня, словно какого-то паршивого маггла. Кажется, она даже использует магию для того, чтобы не столкнуться со мной в одном из коридоров особняка. Отец недоволен, потому что Элафия перестала посещать традиционный семейный обед, ссылаясь на плохое самочувствие. Мать укоризненно молчит.
Я не сделал ничего плохого, исключая, конечно, испорченный костюм кузена. Элафия изначально позволяла себе слишком много, настолько открыто флиртуя с Роузером. Я не мог допустить осквернения репутации рода Малфой, так что принял единственно верное решение... совершив небольшую шалость. Лучше эта ситуация выльется в такую шутку, чем в смерть Роузера. Я бы мог предъявить ему некоторые претензии.
Домовой эльф проболтался (под определенным давлением, разумеется), что Элафия приказала ему собрать те розы и поставить их в её комнате. Я приказал выкинуть букет и наложил на комнату жены заклятье, заставляющее любые розы в её пределах вянуть».
«24 апреля 1791
... Черт бы побрал эти чары.
Я не знаю, от чего именно я испытываю такой дискомфорт: от того, что Элафия страдает, или из-за того, что причиной тому я.
Клянусь, глаза её матери полезли на лоб, когда я спросил о том, какие цветы любит Элафия. Однако ответ все-таки получил. Это пионы.
Может быть, супруга все-таки сменит гнев на милость, получив от меня небольшой знак внимания и видимого раскаяния...»
«25 апреля 1791
Элафия отвергает все подарки, которые я ей посылаю. Никогда еще я не был зол настолько сильно. Она по-прежнему не спускается к обеду и избегает наших встреч. И это делает моя супруга в моем доме! Если весь магический Лондон об этом узнает, Малфоев поднимут на смех...
Мать заговорила со мной первый раз за все эти дни, посоветовав извиниться. Я рассвирепел и, пожалуй, слишком резко ответил ей, потому что считал извинения перед супругой ниже собственного достоинства.
Сердце до сих пор разламывает такая тоска, будто я потерял все в своей жизни. Кажется, дементоры куда милостивее, чем Элафия, заставляющая меня проходить через подобные муки.
Неужели чертов Роузер так ей дорог?
Пытался узнать о чарах из древних записей, но из нового обнаружил лишь то, что они вызывают те или иные физические, но не эмоциональные ощущения. Какая-то нелепость!»
«27 апреля 1791
Еще ни одна женщина не смела так мучить меня. Боль была невыносимой. Я проклинал все, что видел на пути, в ярости срывал картины и жег их прямо в комнатах, бил вазы и фамильный хрусталь, но гнев на себя и раздирающая сердце боль не прекращались ни на минуту. Я не видел Элафии уже неделю.
Чары повлекли меня к её спальне, и я стоял перед дверью час или два, уговаривая супругу открыть мне. Только когда я пригрозил ей разрушить стену ко всем драклам, Элафия сняла барьер и впустила меня внутрь. В комнате было почти темно. Супруга уже переоделась ко сну и смотрела на меня так, будто я ворвался к ней совершенно незаконно.
На столе лежала стопка писем. Прежде, чем Элафия успела кинуться к ним, я привлек пергаменты магией и пробежался глазами по строчкам. Роузер признавался моей жене в вечной преданности и любви.
Я смутно помню, что делал потом. Кажется, я испепелил письма, а прах направил в протянутую руку Элафии, и она разрыдалась. О, Мерлин, кто бы знал, что она так красива в слезах! Я едва понимал, что делаю, когда привлек её к себе и принялся шептать какую-то чушь, руками блуждая по её спине и зарываясь в шелковистые локоны.
Никто не знает, куда бы меня завело моё безумие, если бы Элафия не оттолкнула меня, использовав магию. Клянусь, если бы не это, вряд ли супруге удалось избежать чего-то куда более интересного, чем слащавые строчки Роузера.
Вскоре я пришел в себя. Близость к той, с кем я был связан, успокоила сердце и клокочущие эмоции. Постепенно я пришел в себя, и принялся — кто бы мог подумать — извиняться. Элафия слушала молча, приняв гордое выражение лица, хотя совсем не подозревала, насколько мне приятно видеть её такой. Ответив, что обязательно подумает над моими словами, супруга выставила меня из своей комнаты, будто какого-то юнца или даже домового эльфа.
Я подавлен, унижен и разозлен, но сердце мое в порядке, а от того, что молчание Элафии наконец-то прервано, я ощущаю слабое удовлетворение».
Малфой устало потер переносицу и откинул дневник прочь. Что-то неприятное теснилось в его сердце, и юноша догадывался, что это связано с Грейнджер. Кажется, он действительно перегнул палку, заставив её сказать тупому гордому Уизли такие подходящие, как казалось Драко, фразы. Да, Гермиона Грейнджер была разбита, но слизеринец не чувствовал удовлетворения. Казалось, будто этим он сделал её сильнее и обозленнее. Ненависть не превратилась в страх, а лишь возросла. Волшебница не пришла на занятия. Вероятно, по причине всеобщего осуждения. Драко не ожидал такой реакции общественности. Все были на стороне Уизли, хотя обычно позиция «хрупкой» женщины находилась в приоритете. Но Грейнджер, скорее всего, была сделана из железа. Гриффиндор обозлился на свою героиню, и этому поспособствовали видимые всем страдания Уизли.
На следующий день в главном зале он изображал чуть ли не полуобморочное состояние, с охотой принимая заботу и сочувствия хлопочущей около него Лаванды. Выглядело жалко, но все искренне сопереживали бедному брошенному герою. Малфой объяснял это тем, что не все любили Грейнджер за превосходство над остальными. И стоило ей оступиться, как тут же тайные ненавистники нашли почву для порицания и решили наконец-то разгуляться. Это было подло и совершенно по-слизерински, но Драко почему-то не уважал их. Гомон вокруг Уизли настолько выводил из себя, что Малфой счел возможным снова попрактиковаться в невербальной магии.
Уходя из зала, он с удовольствием услышал визг девчонок, обнаруживших в своей еде мерзких червяков. Почти невинная шалость заставила слизеринца чувствовать себя куда лучше. Он, воодушевившись, направился в комнату, чтобы прочитать пришедшие недавно письма от колдомедиков, магов, лекарей и других персон, на чью помощь в излечении матери рассчитывал.
«... меня поразила ужасная болезнь, и, мистер Малфой, я искренне сожалею, что не смогу взять на себя огромную честь излечения миссис Малфой...»
«... чума водяного проклятья обрушилась на поселение в Сибири. Я непременно должен там присутствовать, поэтому вынужден отказать в просьбе присутствовать в Малфой-мэноре...»
«Мне очень жаль, мистер Малфой, но уже год, как я не практикую»
Около десяти распечатанных писем валялось на полу. Драко метался в гневе около получаса, но потом понял, что это бессмысленно.
Все боялись связываться с Малфоями, и, тем более, с проклятьем, которое недоброжелатели наслали на Нарциссу. Волшебники, ранее лебезящие перед его отцом, сейчас воротили нос и прикрывались слащавой вежливостью, распинаясь в извинениях. Кажется, Драко видел письма, почти похожие по своему содержанию. Складывалось ощущение, что все лекари до одного сговорились, придумав до смехотворного похожие оправдания.
Чтобы не забивать себе голову, слизеринец взялся за дневник Септимуса в попытке отвлечься. Вышло паршиво. Прадед не сообщал решительно никакой полезной информации, которая позволила бы Малфою найти выход из ситуации с чарами. К тому времени, как Драко прочитал последние на сегодня строчки, в сердце начало копошиться неприятное ощущение. Благодаря дневнику юноша знал, что всему причиной Грейнджер, проливающая слезы из-за ссоры со своим нелепым ухажером, и от этого Малфой злился ещё больше. Все на свете в эту секунду было против него, и слизеринец желал заснуть и проснуться только тогда, когда все его проблемы окажутся решенными.
Чуть позже Драко приказал себе собраться и перестать злиться, потому что от этого было только хуже. Юноша, подумав несколько минут, решил снять напряжение, практикуясь в полете. Скорость могла выбить из его головы лишние мысли хотя бы на время. Наскоро собравшись, Драко покинул комнаты и направился к полю. Уже почти добравшись до места назначения, слизеринец резко остановился у выхода, потому что вспомнил нечто неприятное. Сегодня поле занимал Гриффиндор, так что о полете можно было забыть. Волна раздражения, смешиваясь с остальными негативными эмоциями, ударила в голову. Прикрыв глаза, Малфой шумно втянул воздух и сжал метлу в ладони настолько сильно, что, казалось, она могла просто треснуть и раскрошиться.
Сзади послышались быстрые шаги, и Драко дернулся, тут же скрываясь за колонной. Не хватало еще попасться на глаза какому-нибудь гриффиндорскому загонщику, чтобы он обязательно поведал своей команде о том, что Малфой приплелся не в свое время, словно идиот. Однако это был далеко не член команды.
Гермиона нервно оглядывалась по сторонам, то и дело закусывая губы и порывисто вздыхая. Девушка явно чувствовала себя не в своей тарелке. Едва различимые припухлости вокруг глаз свидетельствовали о том, что ночь гриффиндорка провела в слезах. Малфой и в этот момент умудрился обвинить Грейнджер во всех несчастьях. Стало легче, однако Драко недоумевал, зачем волшебнице нужно было на поле. Насколько он знал, бездарный Уизли все еще входил в состав команды, а столкновение с ним повлекло бы очередной конфликт и неприятные эмоции.
Тем не менее девушка уверенно продвигалась по влажной от росы траве прямо к стадиону, хотя отчаянно желала убежать. Убежать из Хогвартса, планеты, Вселенной — только бы больше не наблюдать осуждение в чужих и родных глазах. Джинни уже заявила о том, что это было подло и низко, а значит, Гарри обладал таким же мнением. От этого Гермионе было даже тяжелее, чем от потери парня. Если без любви человек прожить вполне мог, то вот без дружбы и поддержки — нет.
Тренировка уже заканчивалась, и игроки постепенно снижались. Рон спустился на землю одним из первых, и, заметив Гермиону, неуютно жмущуюся в стороне, помрачнел ещё больше. Натянув на лицо маску показного безразличия, гриффиндорец выпрямился и гордо прошествовал мимо, спеша скрыться в стенах Хогвартса. Малфой следил за разворачивающейся душещипательной сценой из своего укрытия, скептически поджав губы.
— Рон, — негромко позвала она и смяла пальцами ткань своей школьной юбки. — Могу я с тобой поговорить?
Уизли переглянулся с командой. Все смотрели на него с искренним участием, а на Грейнджер — с озлобленностью. Это раздражало больше всего. Порой Гермиона задавалась вопросом: только ли они с Роном участвуют в собственных отношениях?
— Кажется, ты уже сказала достаточно, — буркнул он, морщась от негативных воспоминаний.
— Просто выслушай меня. Выслушай, Рон, а потом делай, что хочешь, — настойчиво выдохнула Гермиона. Она изо всех сил пыталась унять дрожь внутри. Юноша поджал губы и кивнул, медленно продвигаясь вперед. Гриффиндорка поспешила за ним. Вместе они покинули пределы поля и вскоре приблизились к стенам замка. Уизли остановился у входа и замер, стараясь не встречаться глазами со своей девушкой.
— Рональд, — серьезно начала она. — Я бы отдала все на свете, чтобы не произносить таких жестоких слов. Не могу тебе объяснить, по каким именно причинам я была вынуждена это сделать. Прошу, поверь в то, что я сейчас скажу: у меня никогда не было таких мыслей. Рон, — волшебница тяжело сглотнула, пытаясь сделать усилие над собой и понимая необходимость в следующей фразе, — я люблю тебя.
Только сейчас при произнесении этих заветных трех слов в животе больше не порхали бабочки, больше не кружилась голова. Магия фразы будто иссякла, оставив после себя лишь горькую неловкость и пустоту.
— Ты не хотела, но должна была? — с издевкой переспросил Рон, надвигаясь на девушку.
— Это сложно, но я не могу тебе рассказать, и...
— Почему?
— Это не только моя тайна, — она покачала головой. На самом деле, хотелось закричать о том, что это все мерзкий Малфой и идиотские связывающие чары, но Гермиона четко осознавала, что не имеет на это права.
— Хорошо, — Рон пытался держать себя в руках, но получалось плохо. Лицо его уже побагровело, а пальцы сомкнулись в кулаках. — Если ты не хотела говорить этого, значит, тебя кто-то заставил?
— Не пытайся это понять, — Гермиона вздрогнула, испугавшись того, что Рон сможет собрать логическую цепочку воедино.
— Нет уж, — резко выдохнул парень. — Я разберусь, кому же так нужно унизить меня и поссорить нас.
— Рон! — девушка обхватила лицо волшебника ладонями и впилась в его глаза умоляющим взглядом.
— Пожалуйста. Ради меня. Ради нас. Прости меня, я правда не могла поступить по-другому.
Горячий поцелуй обжег пересохшие от частого дыхания губы девушки. Её рука соскользнула по плечам гриффиндорца в попытке притянуть его ближе, растворить в себе. Рон озлобленно, но до бессилия страстно сминал губы подруги своими, ругая себя за несдержанность. После всего, что она сделала, ему вряд ли стоило прощать Гермиону так легко, отдаваясь в плен её умоляющих глаз. Щемящие сердце чувства перекрывали доступ к кислороду, осложняя работу разума. Мокрые прикосновения напрочь выбивали из головы размышления о том, кто и как заставил Гермиону произнести отвратительные слова.
«Нищий недоумок», — снова против воли пронеслось в голове Уизли, и он тут же отпрянул, внимательно наблюдая за изменившейся в лице Гермионой.
— Малфой, — выдохнул он и, казалось, этой фразой ударил её еще сильнее, чем тогда в зале.
Драко, все это время внимательно вслушивающийся в их диалог, растянул губы в усмешке. Он был удивлен способностью Уизли к логическому мышлению. То, что его раскрыли, нисколько не волновало слизеринца. Малфой получил истинное удовольствие от того, что снова унизил Уизли.
— Что? — шепотом переспросила Гермиона. Но вот она нисколько не была рада обнаружению правды.
— Это он, — с четкой уверенностью произнес Рон. — Твоя реакция тому свидетель. Что он сделал?
— Рон, — Гермиона вцепилась пальцами в его спортивную мантию. — Я же сказала: тебе не следует вмешиваться!
— Достаточно! Я имею на это полное право, Герм. Ты моя любимая девушка, так что просто ответь: чем он тебя шантажировал?
— Ты все неправильно понял, — обессиленно шептала волшебница.
— Мерлин! — Рон отступил, ошарашенно пробежавшись по Грейнджер глазами. — Он применил к тебе «Империо»? Непростительное?
Гермиона чуть не схватилась за голову. Все это зашло слишком далеко и уже не могло разрешиться мирно.
— Ему конец, — прорычал Рон, но, дернувшись было с места, тут же остановился. — Нет, если я просто набью ему морду, это вряд ли будет достойным наказанием. Мы должны сообщить в Министерство. Немедленно.
Гермиона практически увидела, как рушится Магический мир. Решение пришло быстро, и волшебница тут же возненавидела себя за собственную сообразительность. Но ненавидеть себя она уже привыкла, поэтому, отбросив все лишние мысли, выпрямилась и набрала в грудь побольше воздуха.
— Рон! — вскрикнула она вслед удаляющемуся Уизли. Он обернулся, нетерпеливо поджав губы. — Я люблю тебя, — почти шепотом.
— Я тоже, Герм. Я тоже, — Рон подарил ей короткую нежную улыбку.
— Обливиэйт!
Несколько минут длилось молчание. Рон, помутнившимся взглядом уставившись куда-то в пространство, отмер только через некоторое время.
— Так о чем ты хотела поговорить? — прежнее отвращение блеснуло в его глазах.
— Давай расстанемся.
В эти слова ей пришлось вложить почти все свои моральные силы, которые остались, и поэтому после того, как эта страшная фраза была сказана вслух, внутри Гермионы Грейнджер поселилась пустота, в гулких пределах которой отзывалась смутная боль, на которую уже не хотелось обращать внимания. Второй раз она применяла это заклятье. Второй раз она теряла до безумия дорогого человека.
Волшебница прошла мимо Рона и, не говоря ни слова, направилась внутрь замка. Уговаривая себя ни за что не оборачиваться, Гермиона шла вперед. Ноги едва передвигались от страха перед тем, что она только что сделала. Девушка все боялась, что Рон окликнет или догонит её, однако этого не произошло. Гермиона чувствовала облегчение и обиду. Из-за глубокого транса, в котором она пребывала, волшебница не услышала позади тихих шагов, почти вторящих её собственным.
Драко Малфой осторожно ступал следом, приковав прищуренный взгляд к неестественно прямой спине гриффиндорки. В голове юноши был только один вопрос: зачем Грейнджер поступила в ущерб себе, спасая задницу своему врагу. Малфою казалось, что девушка должна была бы обрадоваться тому, что тупой Уизел разгадал не такую уж сложную загадку неожиданного поведения. Но она применила "Обливиэйт" , а таким заклинанием вряд ли станешь бросаться направо и налево.
Вскоре Драко понял, куда направляется староста школы. Миновав несколько коридоров, она достигла туалета Плаксы Миртл. Ни разу не оглянувшись, Гермиона скрылась за дверью, плотно прикрыв её за собой. Слизеринец, метнувшийся следом, раздраженно хмыкнул: Грейнджер заперлась. Она опять собиралась рыдать. Это уже было вовсе не забавно, поскольку эмоциональное состояние волшебницы напрямую влияло на его самочувствие. Однако Малфой считал, что своим появлением вряд ли успокоит Грейнджер. Возможно, она начнет дерзить, и все станет еще хуже, чем было. Драко прекрасно помнил то, о чем писал Септимус. Неконтролируемые порывы стоило предотвращать, а это значило, что дистанция — лучшее средство. Еще немного в задумчивости постояв перед дверью, Малфой, тяжело выдохнув, направился в подземелья.
Ближе к вечеру Драко направился на ужин. Грейнджер ожидаемо не было. Место подружки Поттера занимала Лаванда. Малфой поморщился: Браун настолько безвкусно и очевидно заигрывала с Уизли, что тянуло здорово проблеваться от такой слащавости. Но рыжего недоумка все, похоже, устраивало, и он улыбался, когда принимал сочувствия и подбадривания. Слизеринец понял, что аппетит окончательно пропал, и потому отложил вилку.
Рядом кто-то осторожно опустился. Малфой, даже не повернувшись, тихо хмыкнул. До этого дня места рядом с ним всегда пустовали, потому что никто не рисковал присаживаться поблизости бывшего Пожирателя.
— Драко, — робко поприветствовала Пэнси и коротко улыбнулась. Юноша кивнул ей в ответ, одарив мимолетным взглядом. Паркинсон, кажется, похорошела. Черты лица очень кстати заострились, а фигура стала плавной и гибкой. Из-под плаща виднелась стройная нога, обнаженная из-за слишком укороченной юбки. Драко тут же подумал, что от такого нарушения школьных правил Грейнджер бы просто позеленела, и опустил голову, тихо рассмеявшись. Пэнси смотрела на него недоумевающе, и вскоре юноша разделил её чувства. Он с ужасом осознал, что только что хихикал, как последний придурок.
— Как твои дела, Пэнс? — чтобы разрядить атмосферу, спросил он, хотя не слишком интересовался жизнью однокурсницы. Когда-то давно она признавалась ему в любви и они даже играли в парочку несколько месяцев, однако события казались такими далекими, что Драко не придавал им значения.
Куда чувствительнее к подобного рода воспоминаниям была Паркинсон. Отношения с Малфоем она всегда считала привилегией, и когда на пятом курсе он «разделил» её чувства, была непомерно счастлива. Раньше девушка думала, будто влюблена в статус Драко, влюблена в его манеры, привитые чистокровными родителями, влюблена в богатство и родословную. Но когда прежний мир порушился, обнажая преступления чистокровных семей, Паркинсон решила для себя навсегда забыть о каких-либо отношениях с Малфоем. Он был не в чести, и отношения с ним перестали приносить выгоду. Однако слизеринка слишком переоценила свои отрицательные качества: она была куда менее меркантильной, чем считала. Оказалось, бегать за Драко её заставлял вовсе не долг найти подходящую партию, не любовь к деньгам и славе, а почти болезненная привязанность. Паркинсон слишком поздно поняла, что обожает его, а к тому времени предпринимать что-либо было уже бессмысленно. Пэнси, как выразилась её подруга, «встряла по полной».
— Неплохо, — она повела плечами, искоса наблюдая за непроницаемым выражением лица Драко. Юноша был уставшим и осунувшимся, но по-прежнему леденяще-красивым.
— Выпускной через три месяца. Ты уже нашел пару?
Малфой медленно повернулся к ней и приподнял брови. Они оба понимали, что вопрос слишком глупый и неуместный. Драко не знал, как пережить ночь, не мучаясь от угрызений совести и кошмаров, а слизеринка спрашивала его о каком-то глупом выпускном. Наверное, это было даже не последним, о чем думал Малфой, потому что он не думал об этом вовсе.
— Я не собираюсь на выпускной, — все-таки ответил он, чтобы не прерывать диалог на такой глупой ноте. — Вряд ли мне захочется смотреть на счастливые лица Поттера и его дружков.
— Ты жалеешь? — шепотом спросила Панси, пристально смотря в глаза Малфоя. Юноша отчетливо различал в её взгляде страх и доверчивую просьбу.
— О чем? — Драко помрачнел.
— Что Лорд проиграл.
Казалось, будто слова прогремели на весь зал, и Малфой лихорадочно осмотрелся вокруг, проверяя, не услышал ли кто-то идиотский вопрос Пэнси.
— С ума сошла? — прошипел Драко. — Даже за эти слова нас могут привлечь к ответственности. Думай головой, когда открываешь рот!
Юноша не хотел злиться, но Пэнси действительно сглупила. Невинно хлопая глазами, она наблюдала, как Драко резко поднимается из-за стола.
— Драко, я...
— Больше не заговаривай со мной, если не хочешь проблем. Просто занимайся своими глупыми делами вроде поиска пары на выпускной, — Малфой, одернув мантию, направился к выходу. Внутри все клокотало. Из-за Грейнджер сердце слабо покалывало, а выходка Пэнси окончательно добила нервную систему. Хотелось кричать и что-то ломать, но Драко держался так невозмутимо, будто его совершенно ничего не беспокоило.
За тем, как слизеринец сорвался с места, наблюдало две пары глаз. Блейз Забини и Теодор Нотт, до этого увлеченные ужином, внимательно проследили за тем, как Драко выходит из зала, а потом их глаза встретились. Блейз прищурился, не понимая, с чего бы Нотту пялиться на него, но кивнул в знак приветствия. Теодор ответил короткой улыбкой и покачал головой, снова принимаясь за стейк. Староста школы был заинтересован, потому что Малфой снова начал подавать признаки жизни. Раньше он видел Драко не чаще пары раз в месяц несмотря на то, что оба они жили в подземельях. Малфой умело скрывался от чужих глаз.
Громкий визгливый смех прервал размышления Нотта. Взглядом обратившись к столу гриффиндора, он заметил Лаванду Браун, открывшую рот в немом хохоте. Что могло развеселить волшебницу в такой напряженный для её обожаемого Уизли момент, оставалось загадкой.
Теодор не запечатлел недавнюю ссору золотой парочки, но услышал куда более впечатляющие описания от однокурсников. Сначала юноша подумал, что пощечина от Уизли была всего лишь надуманным для красочности элементом, но когда заметил на лице Гермионы чуть заметное покрасение во время их небольшого диалога, изменил мнение. По мнению Теодора, это было низко и совершенно не по-мужски, однако он воздержался от комментариев. Юноша считал, что своими сожалениями и обвинениями принесет Грейнджер только дискомфорт.
***
Ближе к вечеру Гермиона решила, что ей необходимо прекратить распускать нюни и собраться. Поколдовав над опухшим лицом, девушка взглянула на себя в зеркало и уверенно кивнула. Она будет сильной и даже посмотрит Малфою в глаза, если вдруг встретит. Посмотрит так гневно и уверенно, что это тут же поставит его на место. И к черту, что этому мерзавцу в целом на неё наплевать — она все равно будет ненавидеть его так сильно, как только сможет. Просто ради себя. Просто ради какой-то цели ежедневного пробуждения. Да, не такими представляла Гермиона дни после войны...
Лучшим лекарством буквально от всего волшебница считала учебу. Книги и конспекты всегда помогали ей сосредоточиться и отвлечься от ненужных мыслей, так почему бы не воспользоваться этим сейчас? Правда, из-за продолжительных рыданий, к коим привел нервный срыв, перед глазами все плыло. Но девушка все равно собралась, и, пару раз проведя по значительно отросшим волосам щеткой, покинула башню Гриффиндора.
Гермиона знала наверняка, что вечером пятницы в школьной библиотеке сложно найти даже библиотекаря, так что не боялась столкнуться с осуждающими взглядами. Бесшумно проскользнув в зал, гриффиндорка тут же направилась в свое излюбленное место. Скрытый за стеллажом стол, казалось, уже был собственностью девушки, и остальные никогда не покушались на него. Наверняка потому, что место почти всегда занимала вечно учащаяся Грейнджер. Некоторые подозревали волшебницу в использовании трансгрессии внутри школы — иначе как бы она могла так быстро исчезать из кабинетов и появляться в библиотеке?
Однако как только Гермиона приблизилась к застолбленному месту, её неприятно удивил теплый свет, исходящий со стороны стола. Её место кто-то занимал. Девушке захотелось громко выругаться, но она только сжала кулаки и остановилась в нерешительности. Кто-то за стеллажом шумно перевернул страницу. Гермиона, осторожно выдохнув, ступила по направлению к столу, чтобы обнаружить нежданного посетителя библиотеки. Даже не видя студента, она уже испытывала к нему неприязнь.
Широкая прямая спина, скрытая под мантией, изящные запястья и длинные пальцы, галстук темно-зеленых оттенков, хищный профиль и светлые волосы смотрелись гармонично посреди мрачных древесных тонов библиотеки.
Девушка не удержала разочарованный вздох. Внимание Драко тут же переключилось с фолианта, лежащего на столе, на пришедшую. С десяток секунд длилось молчание. Оба они не знали, что говорить и следует ли говорить вообще. Гермиона пыталась поймать исчезающую уверенность, злость и давным-давно заготовленные слова, но просто молчала, плотно сжав губы. Она ждала, пока Малфой просто испарится, как нелепый мираж, но этого не произошло.
— Я уже закончил, — наконец выдохнул он, внимательно разглядывая покрасневшие от слез уголки глаз. Не веря себе, Драко осознавал, что ему жаль Грейнджер. Скинув все на действие чар, юноша успокоился, потому что сказал себе, будто ничего не может поделать со своими девчачьими эмоциями. Но как часто мы обманываем себя, успокаивая выдуманными обстоятельствами!
«Чары вызывают те или иные физические, но не эмоциональные ощущения», — эту строчку из дневника Септимуса Драко осознанно упускал из вида.
Пока Драко медленно собирался, Гермиона молчала, внимательно наблюдая за каждым его действием. Ей не хотелось что-либо отвечать, и внезапное спокойствие Малфоя почти удовлетворяло. Сейчас у них не было абсолютно никаких сил на споры и ругань. Оба были вымотаны проблемами и самокопанием.
— Грейнджер, — Драко обернулся, почти скрывшись из вида гриффиндорки. — Перестань так убиваться по Уизли, иначе мое сердце не выдержит. Если ты не забыла, мы обоюдно связаны, и твои страдания причиняют мне совершенно нежелательную боль.
Гермиона была ошарашена сказанным. Слова были жестокими и совершенно неоправданными. Как Малфой вообще смел говорить ей такое? Ко всему прочему, девушка испытала стыд и разочарование: она считала, что её слезы останутся в пределах туалета Плаксы Миртл.
— Так тебе и надо, — бесстрастно ответила она, хотя сказать хотелось бы куда больше. Но, так как все остальное могло неминуемо вызвать гнев Драко, совершенно ненужный в эту секунду, гриффиндорка замолчала и тяжело опустилась на стул.
— Кажется, мы договорились о сотрудничестве, — сквозь зубы проговорил Малфой, снова возвращаясь к столу. Гермиона закатила глаза и подняла на на него голову. Слизеринец был возмущен таким пренебрежительным отношением, однако прекрасно понимал, что на другое не стоит даже рассчитывать.
— Я ни о чем не договариваюсь с такими, как ты, Малфой, — устало откинувшись на спинку стула и стараясь сохранять невозмутимое лицо, Гермиона едва заметно усмехнулась. Она знала, что её безразличие выбивает слизеринца из колеи.
— Тогда самое время сделать это, — он оперся ладонью на стол и наклонился, заставив Гермиону откинуться назад. — Прекрати ныть. Уизли того не стоит.
— Откуда тебе знать? — внутренний гнев обнаружил себя в резко вскинутых бровях.
— Это очевидно, — Малфой пожал плечами. — Ты должна поблагодарить меня за то, что избавил тебя от такого неприятного груза. Скажи, как ты представляешь своё будущее?
Вопрос сбил с толку распалившуюся от злости девушку. Она расслабила сжатые в раздраженности губы и взглянула на Малфоя из-под ресниц.
— Я не намерена обсуждать свое будущее с тобой, — наконец собралась с мыслями она. — Это глупо.
— Тогда возьму на себя смелость предположить, — Драко глубоко вдохнул. — После окончания школы Уизли сделает тебе предложение, и все будет как в сказке ближайший месяц. Потом ты захочешь поступить в какую-нибудь высококлассную академию, но будет поздно: ты залетишь, — голос слизеринца дрогнул, но он продолжил, опережая возмущенный комментарий Гермионы. — Слушай, Грейнджер, это начало твоего краха. Ты проведешь свадьбу, мучаясь от токсикоза, а через несколько месяцев родишь первенца. Еще через год второго, а через два — третьего. Ты будешь пытаться найти время для карьерного роста, но дети и тупой Уизел будут отнимать каждую минуту, и в итоге ты превратишься в грязную замученную домохозяйку и обыкновенный инкубатор. Может быть, ты даже убедишь себя, что счастлива. Будешь ждать мужа каждый вечер с накрытым на десятерых столом и раскалывающейся от визга детей головой, а перед сном заниматься унылым сексом — дай Мерлин — пятнадцать минут. Весь твой мир замкнется в стенах грязного жилища Уизли, а мечты о высоких достижениях постепенно умрут. Ну как, Грейнджер, нравится? Тут даже великий талант прорицателя не нужен!
Губы Гермионы дрожали. Она замахнулась, чтобы ударить Малфоя, но почему-то остановилась. Его глаза, сверкающие туманной голубизной, притягивали все внимание, и мысли о жестоких словах автоматически испарялись. Оставалась лишь сама суть: Драко Малфой был разозлен не меньше, чем Гермиона. Ему тоже не нравилось то, что он сказал. Слизеринец перевел взгляд на искусанные губы волшебницы, позволяя ей отмереть. Гермиона не шевелилась, только шумно вдыхала воздух. По обонянию хлестал резкий, но свежий запах одеколона Драко. В голове гриффиндорки сложилось абсурдное желание приблизиться до максимума и прикоснуться к ледяной коже, оставив на себе частичку его аромата. Ей казалось, что так она смоет с себя бывшие важными пять минут назад тревоги, и, перевоплотившись, вдохнет полной грудью свежий морозный воздух.
— Нравится? Или ты все-таки мазохистка? — снова спросил Драко, не отстраняясь, но и не приближаясь. В телах обоих возродились доселе дремлющие чувства. По венам пробежалась дрожь, мышцы свело. Чувственное возобладало над рациональным, перемешались во вселенной планеты, взорвались осколками звезды, погасло солнце.
— А если и да, что тогда? — сдавленно прошептала Гермиона, не смея шелохнуться. Она чувствовала себя кроликом, замеревшим перед броском хищника.
— Тогда твоим пристрастиям можно найти и более достойное применение, — Драко почти не осознавал, что творит, когда протянул руку и скользнул по шее девушки, пальцами зарываясь в пахнущие пряностями волосы и стягивая их на затылке. По спине Гермионы пробежались мурашки. Неосознанно поддавшись движению Малфоя, она запрокинула голову и закрыла глаза. Позволив себе наплевать на обстоятельства хоть раз, волшебница с замиранием сердца ощущала то, как до абсурдности нежно пальцы слизеринца массируют кожу её головы. — Что же ты творишь, Грейнджер... — шепот колыхнул пряди у виска, заставляя все тело налиться приятной тяжестью. Малфой почти коснулся губами мочки, попутно задавая похожий вопрос и себе. Именно он начал это безумие, но ведь она могла бы и закончить, в конце концов!
— Ох, милый! Прямо здесь? А вдруг нас кто-то увидит? — неприятный визг бесцеремонно потряс воздух библиотеки, нарушая утонченную тишину безумия.
С раздраженным выдохом Малфой отпрянул от гриффиндорки, одним движением руки затушив лампу. Темнота оказалась весьма кстати. Как только Гермиона поняла, как развязно вела себя пару секунд назад, все её лицо запылало. Дыхание, сбившееся еще на том моменте, когда она почувствовала властные пальцы Малфоя, так и не восстановилось.
— Тихо, — шепнул слизеринец, разжимая пальцы и пропуская через них волосы Гермионы. Ускользающей рукой он зачем-то легко щелкнул её по носу и не сдержал ухмылки, представив, как смешно вздрогнула девушка.
— Не кричи так, — пробормотал чуть менее восхищенный голос, и Гермиона ощутила, что приятная тяжесть в животе перерождается в тошноту и жгучую боль.
— Бон-Бон, как же я могу не... — остальное Лаванда промычала, предположительно, в поцелуй.
Что контакт с Грейнджер принес ему облегчение и чувство эйфории, Малфой понял лишь на контрасте. Его сердце, хоть и не болезненно, но неприятно сжалось. Где-то в темноте Гермиона сжимала кулаки и кусала свои губы от обиды. Страдания нахлынули на неё с новой волной, и девушка предположила, что очередной порции унижения уже не вынесет. Она бы с радостью покинула библиотеку, но трансгрессировать в стенах Хогвартса было нельзя, а единственный путь преграждала лобызающаяся парочка.
— Грейнджер, — тихо позвал Малфой. Из-за того, что тупоголовый Уизли так глупо попался на измене, сердце слизеринца ликовало. Недавние слова оказались отчасти оправданными. — Я забыл сказать ещё кое-что насчет твоего предполагаемого будущего, — заметил он с мнимым беспокойством. — Так вот, между работой и пятнадцатиминутным супружеским долгом Уизли будет трахать своих секретарш или поклонниц. Ну, знаешь, из большой любви к тебе. Чтобы было больше времени на мытье полов.
Гермиона вскочила с места и с усилием заехала кулаком в грудь Малфоя, хотя планировала в челюсть, как тогда, на третьем крусе. Абсолютная темнота и более высокий рост юноши помешали ей выполнить задуманное, но волшебнице было все равно. Ей хотелось отдать хоть часть той боли, которую она испытывала. То, что Малфой подливал масла в огонь, почти не тревожило, потому что мысли занимала более важная вещь: предательство Рона.
— Спрячь свои коготки и убеждайся в моих словах, — схватив её за запястья, Драко гневно цокнул языком. — Самое интересное только начинается.
— Милый? — сладкий голосок Лаванды резанул по слуху, и Гермиона застыла, даже не обращая внимания на обездвиженные руки. — Я же нравлюсь тебе больше, чем она? Правда?
— Не трать время на разговоры, Лав, — резко перебил Рон, и помещение снова наполнили влажные звуки поцелуев.
— Это важно, Бон-Бон! — будто бы обиженно пролепетала она, сбивчиво дыша. — Я тебе нравлюсь? Мои губы пухлее, а грудь больше!
— Да, да, да! — нетерпеливо согласился гриффиндорец.
Гермиона открыла рот, чтобы воздух хоть как-то поступал в её организм. Внутри все скручивалось обидой и гневом, но тело будто застыло, отказываясь реагировать на происходящее. Ни слез, ни криков, ни порывистых движений. Драко даже подумал, будто она заснула. Но в следующую секунду его сердце пронзила острая боль, и слизеринец слегка согнулся, приближая к себе ошеломленную изменой волшебницу.
— Послушай, Грейнджер, — он встряхнул её, боясь, что от подобных потрясений девушка прямо сейчас свалится в обморок. Хотя она наверняка не была такой слабой. После пыток Беллатрисы вряд ли что-то могло настолько сильно выбить её из реальности. — Он сейчас скажет что угодно, только бы засадить ей. Слышишь?
— Отпусти, — будто пробуя слова на вкус, прошептала Гермиона. — Отпусти, чертов придурок!
Малфой закатил глаза: Уизли нагло изменял ей с Лавандой, а придурком почему-то был он.
— Собираешься выйти и отругать их, словно строгая мамочка? — Малфой крепче сжал запястья вырывающейся Гермионы. — Не надоело быть такой жалкой?
— Да что ты... — она пыхтела, силясь высвободиться. — Что ты знаешь обо мне?
— Чтобы отомстить, нужно остудить разум, Грейнджер. Поверь: я знаю, о чем говорю.
— Я не хочу никому мстить, — Гермиона перестала дергаться. Перед глазами вдруг встала картина разрушенного Магического мира. — И тебе тоже не советую. Это низко.
— Что ты имеешь в виду? — недоумевающе нахмурился Драко.
— Ты знаешь, — спустя время ответила Гермиона. — Прекрасно знаешь.
До того момента, как Грейнджер не напомнила ему, Малфой вообще не вспоминал о том, что думал о чем-то подобном. Были проблемы поважнее вроде внезапно возникшей магической связи и болезни матери.
— Откуда тебе известно, о чем я думаю, а о чем — нет? — невозмутимо вскинул подбородок Драко, со страхом ожидая ответа.
— Я и не знаю, — тут же выпалила она. — Но хочу верить.
— Во что? — едва слышно прошептал юноша, ощущая, как слабеют его руки. Грейнджер хотела верить...
— В тебя.
Громкий многозначительный стон будто всколыхнул стены библиотеки, но некоторое время двое — слизеринец и гриффиндорка — стояли неподвижно, будто ничего не услышали. Холодные пальцы разомкнулись, освобождая хрупкие запястья. Малфой тут же отошел на два шага, будто боясь обжечься о горячее дыхание Гермионы. Она протянула руку в темноту, но пальцы пронзили воздух. Драко неверяще смотрел в ту сторону, где стояла гриффиндорка, и пытался унять бешено стучащее сердце. Она сказала такую глупость! Полная идиотка...
Гермиона двинулась вперед, но наткнулась на стеллаж. Малфой исчез, а звуки соития только усилились. Вернувшись в окружающую её реальность, девушка зажала уши руками и осела на пол, жмурясь и давясь всхлипами. Он оставил её одну с этой чертовой библиотекой, в которой Уизли брал Браун. Он оставил её одну в темноте слушать эти мерзкие стоны и хлюпающие звуки. Он оставил её...
— Надо же, Уизли, тебе дала девушка... — флегматичный смешок прервал страстное пыхтение, а следом раздался испуганный полустон-полувыдох Лаванды. — Ох, прости, обознался. Всего-то гриффиндорская шлюха.
Раздалось обиженное хмыканье, а потом кто-то быстро и легко направился к дверям библиотеки.
— Что тебе нужно, Малфой? — разозленно спросил Рон, когда дверь за Лавандой закрылась.
— Всего-то беспрепятственно пройти к двери. Я бы с удовольствием проявил великодушие и подождал те пять минут, которые бы тебе потребовались, но, к сожалению, у меня есть дела первой срочности, — в голосе Малфоя сквозило до тошноты притворное сожаление. — Ох, бедная Грейнджер! Она наверняка кусает локти. Быть оттраханной в библиотеке — мечта любой девушки.
— Заткнись! Не говори о ней! Мы больше не встречаемся, и она не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к моей личной жизни!
— Какая бурная реакция, Уизли. Но лучше бы ты направил эту энергию в свой маленький мозг. Я понимаю, что это трудно, но ты постарайся догадаться, почему вдруг твоя сладкая подружка сказала то, о чем даже не смела подумать.
Гермиона расширила глаза и поднялась на ноги, принимаясь искать в сумке палочку, чтобы осветить путь. Малфой безжалостно рушил то, что так старательно она выстраивала своими страданиями.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — недоверчиво пробормотал Рон, явно собираясь покинуть библиотеку.
— Золотая девочка так легко поддается шантажу... — насмешливо протянул Драко, и его шаги начали удаляться к двери. Для того, чтобы сложить пазл в своей голове, Уизли понадобилось несколько секунд.
— А ну стой, мразь! — проревел гриффиндорец, и Гермиона вздрогнула. — Что ты с ней сделал?!
Послышался шум потасовки. Зашуршала одежда, а потом раздался звук разрывания ткани. Девушка ринулась вперед, но нечаянно врезалась в шкаф, и потому на некоторое время снова потеряла ощущение пространства. Чертова темнота в закоулке между стеллажей мешала передвигаться свободно.
— Убери руки, Уизли! — разгневанно проорал Драко. — Ты настолько глуп, чтобы не использовать палочку, или настолько неотесан? Животное, — темноту библиотеки пронзил луч света. — Полежи и подумай над тем, как здорово уметь пользоваться мозгами.
Через несколько мгновений дверь библиотеки хлопнула, и помещение увенчала тишина. Гермиона, приказав себе успокоиться, наконец нашла палочку и использовала «люмос». Рон лежал у одной из книжных полок с выбившейся из брюк рубашкой и глупо приоткрытым ртом и глазами. Кажется, Малфой использовал «остолбеней» или что-то в таком роде, однако Гермиона не спешила снять заклятие. Если Рон очнется, им придется поговорить, а этого гриффиндорка хотела в последнюю очередь. Немного посмотрев на окаменевшего Уизли и решив, что он оправится и без её помощи, Гермиона покинула библиотеку в смешанных чувствах.
Она была разочарована в любви всех своих лет, в заклятом враге и в себе. И если измену Уизли было можно объяснить злостью и низостью, то вот неожиданный выпад Малфоя не поддавался никакой логике. Было бы проще, если бы враг оставался врагом, совсем как в произведениях классики. Четкое деление на черное и белое порой было просто необходимо, однако мир устраивался по иным принципам.
Драко Малфой спугнул их — зачем? Взгляд Гермионы упал на кольцо. Облегчающая существование догадка вспыхнула в сознании. Конечно же! Он сделал это для того, чтобы не испытывать боли. Связь делала своё, и Гермиона знала, что все болезненные ощущения сполна передаются Драко. Все встало на свои места. Ну или почти все. Волшебница не хотела сейчас разгребать хлам в своей голове, умышленно упуская воспоминание о мурашках от прикосновений Малфоя.
В десять она должна была направиться на дежурство вместе с Теодором, и до этого времени следовало привести себя в порядок.
***
— Выглядишь уставшей. Опять взяла дополнительные задания? — Теодор усмехнулся, приподнимая фонарь и освещая темные боковые закоулки. Везде можно было наткнуться на целующиеся парочки или студентов, протащивших в Хогвартс немного горячительных напитков.
— Все в порядке, — отстраненно ответила Гермиона, про себя усмехаясь: последнее время сил не хватало даже на основные задания, так что говорить о дополнительных не приходилось.
Диалог за неимением тем закончился. Девушка устало смотрела по сторонам, умышленно пропуская мимо ушей сдавленные хихиканья, доносящиеся из дальних коридоров. Стукачеством заниматься не хотелось, а если гуляющих студентов заметит Филч — это будет только их проблема.
Сделав первый обход, Теодор и Гермиона поднялись в гостиную старост, чтобы сделать перед повторным небольшой перерыв. Недавнее правило, выпущенное директором школы, обязывало старост совершать обход дважды с перерывом в полчаса или час — каждый раз по-разному, чтобы студенты не могли предугадать.
Закинув ногу на ногу, Нотт восседал в глубоком кресле, слегка прикрыв глаза. Гермиона устало облокотилась на спинку софы неподалеку. Оба жутко хотели спать, но статус не позволял отправиться по кроватям ранее, чем их обязанности на сегодня закончатся. Чтобы не заснуть окончательно, Теодор протянул руку к свежему выпуску «Ежедневного пророка» в надежде найти там хоть что-то интересное. Глаза слизеринца блуждали по страницам около нескольких минут, а потом он нахмурился.
— Кажется, срок Малфоя продлят, — мрачно заметил он, привлекая внимание Гермионы. При упоминании знакомого имени девушка слегка поморщилась, и сонливость постепенно испарилась. Нотт протянул гриффиндорке развернутую газету.
«Попытка побега. Нападение Дементора. Тюремный лазарет» — гласила статья. Что ж, название было вполне исчерпывающим. Гермиона пробежалась глазами по строчкам. На старой колдографии был изображен Люциус еще до нападения дементора — в темной камере с мерцающим ненавистью взглядом. Происшествие датировалось вчерашним днем. Гермиона судорожно выдохнула. Видел ли это Драко?
— Тео! — в комнату ворвался взволнованный Блейз, но, увидев Гермиону, выпрямился и постарался принять более уравновешенный вид. — Ты не видел Драко? Его нет в комнатах.
Нотт и Гермиона обменялись тревожными взглядами и тут же вскочили с мест. Блейз распахнул глаза, непонимающе наблюдая синхронность действий.
— Его точно нет? Ты проверил? Может, он просто слоняется по замку, как обычно? — принялся перечислять Теодор, унимая общее волнение.
— Нет, в комнате его нет абсолютно точно — я заходил несколько раз. Но там было это, — Блейз протянул распечатанные письма. — Поэтому я решил, что стоит... сообщить тебе.
Гермиона попыталась заглянуть в смятые пергаменты, но Забини недоверчиво покосился на неё и вложил их в руку Нотта. Такое недоверие оскорбляло, особенно с учетом того, что заданием девушки было следить за Малфоем и предотвращать его глупые выходки.
— Что там, Теодор? — нетерпеливо произнесла Гермиона, от волнения топчась на месте. Она чувствовала необходимость прямо сейчас разыскать Малфоя. Чувство ответственности за его состояние буквально разрывало сознание.
— Ответы от колдомедиков и других шарлатанов, — мрачно пояснил Нотт. — Все отрицательные. Драко хотел пригласить их в Мэнор.
— Они отказали? — Гермиона вскинула брови в удивлении. На её взгляд, все медики были обязаны выполнять свой долг самоотверженно и несмотря ни на что.
— К сожалению, они не учились на Гриффиндоре, поэтому не такие сердобольные, как ты, — едко заметил Блейз, и Тео наградил его недовольным взглядом. Было явно не время обмениваться колкостями.
— Черт возьми, — прошептал Нотт. — Когда вы видели Малфоя последний раз?
— В библиотеке, — тут же отозвалась Гермиона. — Около семи часов.
— «Пророк» принесли раньше, — пробормотал Тео. — Возможно, что-то случилось? Ты знаешь?
— Малфой повздорил с Роном, — уклончиво ответила волшебница, неуютно поежившись. Говорить о причине было стыдно и неудобно.
— Уизли? — Блейз раздраженно фыркнул и сложил руки на груди. — И при чем тут «Пророк»?
— Отец Драко совершил попытку побега, и дементор слегка... потрепал его, — Теодор поднял тяжелый взгляд на слизеринца, включая его в курс дела. Блейз невесело присвистнул.
— Итак, сегодня он получил эти лживые письма, ввязался в ссору с Уизли, а потом узнал отвратительную новость... — объединил информацию Забини и замер.
— Совершенно очевидно, он в ярости, — опередила всех с выводом Гермиона и сорвалась с места. Сердце бухало в груди, словно обезумевшее. Драко не было в замке. Разозленного и наверняка отчаявшегося Драко не было в замке. Это точно крах.
— Постой, Грейнджер! — Блейз окликнул её, когда пальцы девушки уже коснулись дверной ручки. — Не смей поднимать шум. Я понимаю, что тебе плевать на Драко, но отсутствие в такое позднее время может навлечь на него ненужные подозрения. Я уверен: он просто напивается где-нибудь. Ничего преступного.
— Я знаю, — яростно прорычала Гермиона, удивляя обоих парней. — Но, может, вы перестанете стоять, словно истуканы, и поможете мне его найти?
— Она права, — первым очнулся Тео, завороженный уверенной осанкой вмиг запылавшей Гермионы. Она была воинственна и прекрасна в своем гневе. Щеки пылали, а волосы, разметавшиеся по сторонам, образовывали восхитительный ореол.
— С какой стати нам слушать эту гриффиндорку? — возмущенно возопил Блейз, тем не менее признавая, что слова Грейнджер возымели определенный эффект и на него.
— С той, что она говорит разумные вещи, конечно, — попутно бросил Теодор, накидывая мантию и направляясь к двери. — Давайте договоримся, кто куда отправится.
— Я обследую территорию от Астрономической башни до главного входа. Снаружи и внутри. На всякий случай. И пройдусь по коридорам подземелий, — скоро отозвался Блейз.
— Наведаюсь на верхние этажи, а потом проверю около озера, — Теодор замер, обращая взгляд к Гермионе.
— Я пройдусь по остальным башням и на всякий случай главному залу, — рассеянно пролепетала девушка, понимая, что подобные поиски вряд ли принесут результаты.
— Хорошо. Если ничего не найдем, встретимся здесь же через час, — твердо отчеканил Нотт и вышел прочь. За ним незамедлительно последовал и Блейз, оставляя Гермиону в гнетущей тишине комнаты.
— Мерлин, только не натвори ничего ужасного, — прошептала Гермиона, снова обращая взгляд на распахнутую газету. — Пожалуйста, Малфой.
***
Огонь тихо потрескивал в отсыревшем камине, языками пожирая страницы газеты. Малфой наблюдал за чернеющим пергаментом отсутствующим взглядом, сжимая в руке горлышко бутылки. Огневиски был дешевым и до блевоты отвратным, но юноша не переставал делать большие глотки, обжигающие внутренности. Разломанное кресло валялось в стороне, поэтому слизеринец сидел прямо на полу, оперевшись локтем о колено. Внутри было настолько паршиво, что Драко уже не чувствовал ничего, кроме тепла в горле, даруемого алкоголем. Руки едва заметно дрожали.
— Какой же ты идиот, Люциус, — вслух произнес Драко, наблюдая за уцелевшим разорванным клочком газеты. С поврежденной колдографии на него половиной лица воззирал отец, ехидно морщась. — Ты нас всех убил. Только вот мы почему-то все еще живы, — Малфой рассмеялся, но вскоре смех перерос в абсолютно истерический. Чтобы не сойти с ума до конца, Драко сделал ещё один глоток. От большой бутылки осталась половина.
Оттолкнувшись, Малфой обессиленно рухнул на пол, совершенно не беспокоясь о том, что его рубашка испачкается, а в волосах запутается мусор. Смотря в отсыревший потолок, Драко размышлял о том, что согласился бы на такой дом вместо величественного мэнора взамен на нормального отца. И счастливую мать.
При воспоминании о дорогой сердцу женщине внутри все защипало, словно кто-то вливал яд в вены слизеринца большими порциями. Закрыв глаза, он представил Нарциссу, держащую в руках злополучную газету. Представил, как она лишается чувств. Но вот её пробуждения от шока Драко представить не мог. Вряд ли после такого потрясения мать смогла бы оправиться. Она просто умрет, когда узнает. Драко решил, что уничтожит редакцию «Пророка» в первую очередь. Спалит в Адском огне и будет хохотать.
Предаваясь целительным мечтам о мести, пальцами Малфой скреб шершавый дощатый пол, почти не замечая, как мелкие острые кусочки дерева впиваются в его плоть. Хотелось кричать, но связки будто придавило тем горьким комом, что встал в горле. А тем временем мысли раскручивали все более и более убедительную картину будущего.
Он сбежит из Хогвартса куда-нибудь на другой континент. Скроется от Министерства и начнет учиться более полезным вещам, чем уход за волшебными тварями. Он отдаленно вспоминал, что в Африке есть темные колдуны, живущие закрытыми поселениями. При определенном давлении они должны были его принять. Азы темной магии все еще не выветрились из головы юного Малфоя — тетушка Белла хорошо обучила его ненависти и ярости, обжигая внутренности «Круцио». Как ни странно, боль оказалась самым верным путем к успешной учебе. Поэтому Малфой не боялся. Он прекрасно знал, что запретная магия высасывает душу, однако вовсе не волновался, потому что считал, будто высасывать уже просто нечего. И пусть темные чары подавятся тем ядом, который плещется в его венах!
Малфой поднял руку и посмотрел на метку. Она была все такой же мерзкой, но сейчас не казалась такой чужой, как раньше. Клеймо подходило ему. Оно означало то, что он потерян для нормальности окончательно и бесповоротно.
«Пигментная магия» валялась недалеко. Драко нашел кое-какие заклинания, но еще не испробовал их — боялся, что не поможет. Пока оставалась надежда, было легче, однако теперь надеяться было не на что. Мир хотел сделать из Малфоя новое чудовище — он им станет. Никаких сопливых попыток исправления, смешных оправданий и нелепых обвинений. Он больше не свой на празднике жизни. Так пусть начнется праздник смерти, и он станет его хозяином и повелителем!
Выхватив палочку, Драко еще раз припал к горлышку бутылки и сдавленно рассмеялся: алкоголь расплескался и стек по подбородку на рубашку. Найдя в книге выделенные заклинания, Малфой сосредоточился и вознес палочку.
— Ваде промни!
Контуры татуировки покорежились, но остались на месте. Змея, словно извиваясь, через пару минут успокоилась и снова застыла в той же позиции. Драко выругался и перевернул страницу.
— Релингуро!
Показалось, будто черные линии стали тоньше, но дальнейшего эффекта не последовало.
— Нулла вестигниум... — уже без особой надежды произнес Драко и без удивления заметил, что клеймо осталось на месте, в то время как кожа покраснела и воспалилась. — Гребаная метка!
В душе слизеринца что-то отчаянно взорвалось. Он вскинул палочку, и, набрав в грудь побольше воздуха, закричал:
— Ваде промни! Нулла вестигниум! Релингуро! Релингуро! Релингуро!
Вспышки света ослепили глаза, а потом сознание поразила острая, почти нестерпимая боль. Еще страшнее стало от созерцания нынешнего состояния руки: по контурам клейма кожа была словно разрезана умелым мастером; из ран сочилась насыщенная темно-бордовая кровь. Малфой закричал. Не потому, что хотел — это скорее было реакцией организма на страшные увечья. Все тело буквально горело, призывая разум остановить пытку. Кожа горела и наливалась краснотой, воспаляя все больший радиус. Драко уже не мог поднять палочку, чтобы произнести хоть какое-то заклинание. Он, скорчившись на полу, хватал воздух ртом и сжимал пальцами запястье руки с меткой.
Дверь в хижину распахнулась, громко ударяясь о стену снаружи. Порывы ветра хлынули через проем, хлестнув холодным воздухом кожу Драко и огонь в камине. Языки его пошатнулись, но не погасли.
Зеленоватый луч метнулся к изувеченной руке юноши, и он дернулся, испуганно распахнув глаза. Он поймал себя на мысли о том, что, вероятно, совсем сошел с ума.
Гермиона сначала растерялась, увидев скрюченную на полу фигуру, а потом кровь с новой силой прилила к мозгу, заставляя каждую извилину напряженно работать. Пожалуй, своим самым лучшим качеством Гермиона считала сохранение спокойствия в экстренных ситуациях. Захлопнув дверь, гриффиндорка спешно направилась к Драко и упала перед ним на колени. Резкий запах алкоголя ударил по обонянию, и девушка недовольно поморщилась.
Малфой больше не кричал, а только сжимал кулаки и стискивал зубы, терпя уже не такую сильную, как прежде, боль. Кровь залила все предплечье и пол вокруг, не переставая динамично сочиться из глубоких бордовых ран.
— Что ты сделал? — твердо спросила Гермиона. Для устранения следствий ей было необходимо знать причины.
Драко приоткрыл глаза, не доверяя собственному слуху. Что здесь делала Грейнджер? Или это было очередное бредовое видение? Или, может, он умирает? Малфой расслабленно выдохнул. Мысль о смерти оказалась предательски привлекательной. Он знал, что опустил руки и сдался, и от этого стало стыдно и легко. Драко понимал, что мать умрет в любом случае, а на остальных ему было наплевать. Впрочем, эти чувства обладали взаимностью.
— Малфой! — прорычала Гермиона, с усилием встряхнув его за плечи. — Что. Ты. Сделал?
— Иди к черту, — выплюнул Драко и усмехнулся. Вот ещё. Он же не совсем сумасшедший — беседовать с видением. Это абсолютно точно была не Грейнджер. Просто больное воображение снова подсунуло образ гриффиндорской всезнайки. Еще сегодня днем она дала ему глубокую почву для размышлений своим «Я хочу верить в тебя». Фраза была до тошноты заезженной и какой-то банальной, но у Драко из-за неё стонало сердце.
Верить? В него?
... да кто она такая!
Правда, размышлять о болтовне Грейнджер особенно не было времени. Сначала тупой Уизли накинулся на него с кулаками, а потом сова принесла выпуск «Пророка». Все, что было дальше, Малфой помнил весьма смутно. Удавалось восстановить только полные боли и бессильной злобы мысли и серый путь до хижины.
Боль вдруг прекратилась, а рука словно окаменела. Драко заставил себя открыть глаза. Неужели все-таки умер? Потолок загораживала чья-то голова, обрамленная темно-золотыми кудрями. Камин бросал на Грейнджер причудливые блики, делая её образ загадочным и весьма мрачным. Малфой, уперевшись взглядом в распахнутые глаза гриффиндорки, почти перестал моргать. Гермиона успела испугаться. Хотя заклинание заморозки подействовало и кровь перестала течь, состояние слизеринца все ещё было нестабильным. То, что Малфой перестал отпускать резкие фразы, действительно настораживало.
— Грейнджер? — позвал он охрипшим голосом, и девушка приблизилась к нему, потому что едва услышала произнесенные слова. — Что ты тут делаешь?
— Спасаю тебя от потери крови, — она попыталась усмехнуться, но желание язвить умерло, едва родившись. Кожа Малфоя побледнела настолько, что даже в красноватом освещении живого огня казалась слегка синей. На висках проступили голубоватые вены, а лоб блестел от влаги. Глаза Драко не выражали абсолютно ничего. Словно дорогой сверкающий хрусталь, забытый в старом шкафу, они замерли в одном положении.
— Зачем? — бесстрастно поинтересовался юноша обескровленными губами и снова закрыл глаза, устав всматриваться в лицо Грейнджер. Все равно ни черта не было видно. Она наверняка радовалась тому, насколько он жалок, и сейчас едва сдерживалась от смеха. Драко поморщился, когда представил, как быстро унизительная новость разлетится по Хогвартсу. Зачем же она пришла? Точно. Снова эта невыносимая гриффиндорская черта: совать нос куда не следует и спасать тех, кто в спасении не нуждается. Что ж, она добилась своего. Увидела его униженным, растоптанным, слабым. Будет смеяться? Язвить? Подковыривать незаживающие раны? Ничего. Настанет день, и Гермиона Джин Грейнджер будет жалеть, что появилась в жизни Драко Люциуса Малфоя. Когда-нибудь он поставит на колени и её. Да, пожалуй, сначала её, а потом уже и весь остальной мир... или что там хотел сделать Волан-де-Морт?
— Грейнджер? — он испуганно вздрогнул, когда на его лоб упала горячая влага. — Ты что, плачешь?
Гермиона отшатнулась, обессиленно оседая на полу. Стараясь не смотреть на раненую руку Драко, девушка закрыла глаза руками и медленно выдохнула, не успев подавить всхлип. На периферии осознавая, что рыдает слишком часто, Гермиона всхлипнула еще громче, потому что ей надоело делать это тихо. В холодном одиночестве. Чтобы никто не узнал и не услышал. И хотя Гермиона еще несколько часов назад была готова поклясться кому угодно, что никогда не проронит и слезинки при Драко Малфое и — в особенности — из-за него, слезы, словно неудержимая магия, против воли скользили по щекам и тонули меж приоткрытых губ.
— Ну и дура, — насмешливо протянул Малфой. — Я же твой враг. Слышишь? Враг.
— Приди же в себя! — воскликнула она, и, схватив слизеринца за ворот рубашки, попыталась приподнять. Голова Драко обессиленно повисла над полом, но губы растянулись в беззлобной усмешке. — Ты ведь не слабак!
— Я не собираюсь с тобой говорить о собственных душевных силах, «мисс милосердие». Мне не нужно фальшивое сожаление и какая-то там вера. Убирайся отсюда. Убегай, а то пропахнешь моей внутренней гнилью.
— Фальшивые здесь только твои напыщенные слова! — прошипела она, снова встряхивая Драко. Он недовольно приоткрыл глаза. — Ты хоть раз можешь не притворяться золотым мальчиком? Ты же не такой, Малфой! Больше не такой. Я видела! Тогда, в библиотеке, когда ты увидел мой сон... — Гермиона судорожно выдохнула, набираясь сил противостоять холодному прозрачному взгляду. — Ты жалел о том, что произошло. И винил себя. А потом Рон... — она, повинуясь порыву, обхватила лицо Малфоя дрожащими ладонями. Он тут же обреченно зажмурился. — Почему ты не хочешь жить по-настоящему, Драко?
— Потому что настоящее принадлежит героям. Если попробую быть хорошим, все равно никто не поверит.
— Достаточно того, что я поверю тебе, — перебила его Гермиона, большими пальцами поглаживая ледяную кожу на скулах. — Пожалуйста, Драко. Дай себе надежду. Умоляю, — она вся дрожала, а слезы застилали зрение. Комната поплыла, и девушка закрыла глаза. Она больше не могла мужаться и призывать на свет глухого к мольбам. Малфой не двигался. Услышав свое имя из уст Грейнджер впервые, юноша был шокирован. Что-то внутри всколыхнулось, призывая внять её словам и поддаться ласковым, и, он надеялся, искренним прикосновениям. Глаза защипало от подступающей влаги.
— Я устал, — сквозь зубы прошептал он, ладонью накрывая одну из рук Гермионы. — Хочу умереть или убить всех вокруг. Эти мысли не дают мне покоя. Я почти на краю, Грейнджер. Уходи, пока не поздно. С тебя хватит дерьма, — он обхватили запястье девушки и попытался отстранить её руку, но Гермиона, очнувшись от транса, впилась в кожу пальцами, не поддаваясь давлению.
— Нет, — испуганно прошептала она. — Нет!
Разрушенный Хогвартс, убийства, торжество зла и Малфой... Холодный, но уже по-настоящему. В глазах пронеслись картины безрадостного будущего. Зачем ей покой сейчас, если она может лишиться всего в грядущей войне?
— Уходи, — снова твердо повторил Малфой, приподнимаясь с пола. Девушка не убрала рук с его лица, будто боялась, что, отпустив, потеряет его навсегда. Драко провалится сквозь пол в черноту, а вернется оттуда совершенно иным. С теми ледяными глазами, лишенными последних островков теплой голубизны.
— Нет, — она резко качнула головой, не переставая поглаживать кожу щек. Гермиона почти на интуитивном уровне ощущала необходимость отдать Малфою хоть частичку тепла. Хоть немного беспричинной нежности, которой он был лишен. Она видела, как смягчается взгляд слизеринца и поняла, что стоит на верном пути. Его кожа полыхала под пальцами, и эти ощущения дарили теплые спазмы, пульсирующие в висках. Дыхание обоих трепетало в такт ресницам Гермионы.
— Тогда останься, — Драко порывисто выдохнул и слегка прикрыл глаза, когда её теплые ладони скользнули с щек на шею. — Навсегда.
Хмельное дыхание полоснуло искусанные сухие губы в опасной близости, но Гермиона отстранилась. Затихший гнев внутри Драко снова прошептал ему: «ну конечно, очень ты ей нужен со своими бредовыми мыслями». Неуверенно взглянув на раздраженно нахмуренные брови Малфоя, волшебница, поколебавшись несколько секунд, чуть приподнялась и припала губами к прохладному лбу юноши. Драко что-то нервно пробормотал и, подавшись вперед, одной рукой обхватил талию волшебницы, привлекая к себе. Тонкие руки до удивительного гармонично укрыли его плечи, и юноша уткнулся лбом в горячую шею гриффиндорки.
— Спасибо, — выдохнул Драко и, еще раз порывисто прижав Гермиону к себе, тут же обмяк, навалившись на неё всем весом.
— Драко! — проревел кто-то еще с улицы, и бедная хлипкая дверь, стукнувшись о стену хижины еще раз, не выдержала и закряхтела, разваливаясь. — Какого дракла...
— Нужно немедленно доставить его в лазарет, — Гермиона устало окинула взглядом прибывших Нотта и Забини. Оба они выглядели взмыленными и весьма ошарашенными. — Заморозка не будет длиться слишком долго. Только сначала, пожалуй, ему не помешает порция отрезвляющего зелья, — девушка цокнула языком. — Напился до потери пульса.