В приюте, который милостью Эльгера теперь принадлежал мне, меня встречали уже совсем по-другому. То ли слава некромага подействовала, то ли мое новое положение, но директриса без устали щебетала, как же радостно превратить школу в угодное милосердному Всевидящему место. После кофе с вишневым пирогом лично вызвалась меня сопровождать и даже я сомневалась, что в этом мире существует сила, способная заставить ее замолчать. Прижимая пухлые ручки к груди, мадам Арзе говорила, говорила и говорила.
– Основной ремонт, сделаем, конечно, весной, мадам Феро. Но уже сейчас в спальнях появятся теплые одеяла, мягкие подушки, новое постельное белье, игрушки и книжки с картинками. Часть денег уже поступила на счет, и…
– А что вы до того времени собираетесь делать с окнами в классных комнатах и спальнях воспитанниц? Из них тянет холодом, как из могилы.
– Я уже пригласила рабочих. Через несколько дней все будет исправлено.
Надеюсь, им удастся заделать окна так, чтобы в помещениях можно было находиться, не отбивая зубами гимн Вэлеи. Здесь не такие холодные зимы как в Энгерии, но ночами заморозки случаются. И даже в нашем поместье временами становится неуютно, что уж говорить о долине.
– Я хочу лично переговорить с каждой из воспитательниц. – Заметив, как напряглась мадам Арзе, добавила: – В следующий раз. Подготовьте для меня личные дела, я их изучу перед встречей.
Директриса кивнула, расправляя складки малинового платья. Надо отметить, желтый ей шел больше: в густой седине скрывались очень светлые волосы, маленькие глазки под белесыми бровями поблескивали, поэтому яркий цвет превращал мадам Мячик в моль, влипшую в пятно краски.
– И еще. Пригласите мадам Горинье. Нужно немедленно ее рассчитать с сохранением месячного жалованья.
На пухлом лице отразилось недоверие и растерянность, мадам Арзе нахмурилась.
– Но… но Сандрин Горинье старшая воспитательница. Она моя правая рука, и мне хотелось бы…
– Вам придется подыскать себе новую помощницу. А еще сообщить остальным, что в этой школе никто больше не посмеет тронуть детей и пальцем, – здесь мне сегодня больше нечего было делать, поэтому я решительно направилась по коридорам, и директриса покатилась следом.
– Мадам Феро, не принимайте поспешных решений. Сандрин – опытная воспитательница, к тому же она вдова, и о ней некому позаботиться…
Поспешным мое решение не было – с мадам Горинье все было ясно с самого начала. Эта женщина из породы людей, озлобленных на жизнь, на всех и вся вокруг и срывающая свое разочарование на беззащитных детях. Но судя по выражению лица директрисы, именно я сейчас была воплощением зла. Что ж, пусть так. Остановилась и обернулась, смерив мадам Арзе холодным взглядом. Под которым она окончательно стушевалась и принялась крутить на пухлом пальце тонкое обручальное колечко. Насколько мне было известно из личного дела, которое нашлось среди остальных бумаг, ее муж в добром здравии. Странно, что они с супругой уже несколько лет не живут вместе, хотя до сих пор не в разводе.
– Вот поэтому мы рассчитаем ее с сохранением месячного жалования. Ей не стоит работать с детьми, а вам – ставить под сомнения мои решения. Сколь бы поспешными они вам ни казались.
Директриса побледнела и закивала – быстро-быстро.
– Конечно, мадам Феро.
Оставался еще один важный вопрос.
– Вы подготовили для нас документы по опекунству над Софи Фламьель?
– Да, да, конечно… – мадам Арзе всплеснула руками. – Только вам нужно приехать вместе с графом, чтобы их подписать в присутствии нотариуса.
– Разумеется.
Я задержалась еще ненадолго, чтобы побеседовать с воспитанницами и сообщить, что вскоре вместо бесконечных уборок, расчистки дорожек и шитья, у них появится личное время. Девочки смотрели на меня с недоверием, особенно старшие, но в глубине их глаз я видела смутную хрупкую надежду, и от этого на душе становилось особенно тепло. Разумеется, Равьенн – всего одна школа, а сколько еще таких… Но мне бы очень хотелось верить, что я смогу вернуть этим детям радость. Подготовить их к жизни, которая, возможно, и не всегда будет баловать, но станет для них немного более яркой и не такой жестокой с самого начала.
Глядя на воспитанниц, отчетливо вспомнила Анри: как он протягивал Софи руку и улыбался. Сердце болезненно сжалось, а холодные иголочки, покалывающие запястье, вернулись снова. Все время, что я была занята, удавалось не думать про мужа и про Винсента, но сейчас сожаление обрушилось волной, грозя затопить хрупкий замок шаткого спокойствия. Радость как рукой сняло, не спасали даже посещавшие меня в последние полчаса мысли о девочках. С каждой минутой наша ссора становилась все более далекой, но от этого не менее острой. Да, мне не следовало принимать Равьенн, не посоветовавшись с ним, вот только дело уже сделано. Можно подумать, я прыгаю от счастья из-за того, что Эльгер обратил на меня свое монаршее внимание!
На этой мысли, на пути к экипажу, меня и застал окрик мадам Горинье:
– Мадам Феро!
Обернулась: воспитательница стояла чуть поодаль. Сейчас она казалась еще более костлявой и сухой, напоминая старую гнилую доску, ощетинившуюся занозами. Глаза ее горели ненавистью, узловатые пальцы побелели. Она подошла ближе и остановилась.
– За что вы меня рассчитали?
– За вашу жестокость. Вам здесь не место.
– Что вы знаете о воспитании! – Выкрикнула она. – О воспитании сирот, которых взрослая жизнь вышвырнет на улицу?
– Достаточно для того, чтобы понять, что страх и боль в глазах ребенка – это ненормально.
– Вы выросли совсем в другом мире!
Скажите это моему отцу.
– Мир для всех одинаков, – хмыкнула я. – И в моих силах сделать его немного лучше.
Худое лицо исказилось от злобы.
– Вы пожалеете. – Процедила мадам Горинье сквозь зубы.
Рот ее, представляющий тонкую полоску, почти не открывался, хотя слова из него вылетали: скупые, жесткие, пропитанные ее внутренним ядом. Как она умудряется говорить и не отравиться – большой вопрос.
– Найдите себе занятие по душе, – посоветовала я, развернулась и подала руку кучеру, ставшему свидетелем этой сцены.
Устроилась в экипаже, и закрыла глаза. Ненависть мадам Горинье меня беспокоила мало, гораздо больше волновало то, что осталось в поместье. Несказанные слова, нерешенная обида – глубокая пропасть, которую я своим отъездом наверняка сделала еще глубже. Как назло, на Лавуа обрушился затяжной дождь, дорогу размыло, и экипаж полз просто с черепашьей скоростью. Временами начинало казаться, что если я сама потащу карету, так и то доберемся быстрее. Вода текла по стеклам, иногда даже не было видно, где мы едем, а потом и вовсе начало темнеть.
Добрались поздно. Встречал нас Жером, который раскрыл надо мной зонт и помог выйти. Пока мы бежали до дома, подол намок и превратился в тяжелую тряпку, которую теперь держал только кринолин. Но куда тяжелее была обида – несмотря на все, что произошло между нами утром, я все-таки надеялась, что ко мне выйдет Анри. Видимо, зря.
– Миледи. – Я уже положила руку на перила, но обернулась на негромкий голос камердинера. – Ему тоже нелегко, можете мне поверить.
– Могу. Охотно! – Оттолкнувшись от перил, яростно стянула перчатки и приблизилась к Жерому вплотную. – А ты, вместо того чтобы помочь, решил его окончательно добить?
Вот теперь вернулись и досада, и утренняя злоба.
– Он же едва на ногах держится!
– Сегодня ему значительно лучше.
Камердинер говорил негромко, и я тоже невольно понизила голос.
– Исключительно от ваших смертельных трюков, разумеется.
– И поэтому тоже.
Нет, с ними бесполезно говорить. И ладно бы Анри – у того вообще инстинкт самосохранения отсутствует, но Жером-то мог бы и не потакать ему в этих самоубийственных мотивах!
– Если вдобавок к золотой мгле моему мужу придется лечить ожоги, я похороню тебя в саду. Лично.
– Миледи, не мне вас учить жизни, но… для него сейчас это лучшее лекарство.
Именно после таких слов все обычно начинают учить жизни.
– Перестаньте его защищать. И позвольте ему защищать вас.
– Когда мне понадобятся твои советы, – я стянула накидку и вручила Жерому вместе с перчатками, – обязательно тебя разыщу. А до той поры держи их, пожалуйста, при себе.
Взгляд его подернулся инеем. Камердинер склонил голову и отступил в сторону.
– Да, миледи.
– Скажи Мэри, пусть зайдет ко мне.
Взлетела по лестнице, с треском захлопнула за собой дверь и принялась – насколько смогла извернуться, дергать нижние крючки платья, пытаясь его расстегнуть.
Ай, да чтоб тебя!
Рука сорвалась, больно дернуло ноготь. Я сунула пострадавший палец в рот.
– Вернулась?
На пороге стоял Анри. Лицо бледное, а взгляд… С таким хорошо на куропаток охотиться. Посмотрел – и птицы сами на землю падают, а некоторые еще и ползут в сторону собак, как зомби-добровольцы.
– Вспомнили, что у вас есть жена?
– Если бы жена не исчезала неизвестно куда без предупреждения, было бы гораздо проще.
– Кому?
– Всем.
– К вашему сведению, Мэри знала, куда я исчезла. А как вы сами вчера сказали, у меня есть дела в Равьенн, которыми нужно заниматься.
– Еще у тебя теперь есть дочь, которой нужно заниматься. Или ты о ней забыла?
Ах ты…
Я развернулась, вплотную приблизилась к нему.
– Я оставила Софи всего на один день. Пока Марисса ищет гувернантку, Мэри счастлива проводить с ней время. Или вы переживаете, что придется заниматься ей самому? Ну так не переживайте, никто вас не заставляет!
Анри прищурился, потом развернулся и стремительно вышел из комнаты. В закрытую дверь полетела сначала баночка с кремом, а потом гребень. Не поленилась, стянула башмак и от души запустила вслед за ними – как раз в тот момент, когда на пороге появилась Мэри.
– Ой!
Камеристка успела увернуться, но мне все равно стало стыдно. Настолько, насколько это возможно, когда хочется убивать.
– Помоги переодеться, – буркнула себе под нос. – И попроси подать ужин в комнату Софи. На двоих.
– На двоих? – осторожно уточнила Мэри, закрывая дверь.
– Да!
Сказал, чтобы я занималась дочерью – буду заниматься.
Я вообще послушная жена, теперь буду делать только то, что мне сказано. И посмотрим, как вам это понравится.