— Чонгук? — недоуменно спрашивает Ким. Она была сконфужена внезапной близостью. Так Серри могла рассмотреть его во всей красе, почувствовать его дыхание на себе, дышать его запахом.
— А вот когда я задаю у тебя вопрос, ты молчишь. Давай поговорим, расскажем друг другу правду. Я больше не хочу и не могу что-то скрывать, давай просто подытожим наши отношения: продолжим или поставим на них твёрдую точку, останемся друзьями и разведёмся, как и планировали. Потому что мне надоело это. Ты ведёшь себя так, будто я к тебе пристаю, пытаешься сбежать от меня, хотя признавалась в любви и пыталась остановить меня, просила остаться рядом! Я пытаюсь всё наладить, но ты...
— Пусти, — еле слышно шепчет Серри. Его присутствие с самого прихода домой давило на неё. Она чертовски боялась разговора об их прошлом, но понимала, что он неизбежен. Ведь куда бы они не девались, что бы они не делали и несмотря на то, что они уже давно расстались, у них сейчас растёт сын, который постоянно будет напоминать им об их прошлом. — Пусти, и мы поговорим.
— Не пущу, пока не решим этот вопрос. Ты же знаешь, что я очень нетерпелив, особенно сейчас, когда дело касается моих желаний. Я не могу потерять этот шанс, но и не могу заставлять тебя делать то, чего ты делать не хочешь.
— Чонгук, пусти, мне неудобно стоять перед тобой в таком положении...
— В каком «таком» положении? Лично мне, Серри, неудобен тот факт, что тебе как-то неудобно передо мной.
— Мы с тобой больше не встречаемся.
— Мы с тобой давно не встречаемся, потому что мы уже женаты и у нас есть сын! Это о многом говорит. Поэтому давай поговорим на чистоту и выясним наши отношения. Если чувств нет, я не буду обременять ни тебя, ни себя. Мне не хочется быть для вас лишь «доносчиком денег», мне до смерти надоело это прозвище.
— Тогда ответь мне честно, я нравлюсь тебе так же, как и раньше?
— Нет, — отвечает он, отрицательно крутя головой.
— Тогда чего ты хочешь от меня? — всё тем же ровным тембром продолжила она, чувствуя, как к горлу подкрадывается ком.
Она разочарованно опускает глаза от его пронизывающих, а в них собирается влага. Это неприятное чувство было просто не передать, она была... разочарована? То есть все чувства, слова и действия, что были до того, как Чонгуку позволили остаться с ней, были ложью? Хорошо. Она не чувствовала никакой злости на него, ведь это нормально, что живя с другой девушкой он мог остыть. За что ей вообще держать на него злость?
— Сейчас ты мне не просто нравишься. Спустя годы я стал любить тебя ещё больше, чем раньше.
Она медленно переманивает глаза обратно на него, удивляясь его ответу. Уж что-что, а в любви он ей настолько серьезно никогда ещё не признавался. Хотя нет, признавался, когда чуть не умер. Чонгук здоровски повзрослел.
— Что на счёт тебя? — он отпускает её руки и, скользя ладонями вдоль талии, припадает к её ушку носом и ведёт до самой шеи, ключиц, иногда невзначай дотрагиваясь тёплыми губами, хотя его главной задачей было просто вкусить, вспомнить родной запах. Но переусердствовать ему нравилось гораздо больше. К тому же алкоголь ему очень даже помогает. — Что ты чувствуешь ко мне?
— Ты.. — она запинается, сильно напрягшись, когда Чонгук вновь проводит носом по оголённой шее, опыляя кожу горячим дыханием. Она кладёт ладошки на широкие мужские плечи, желая отодвинуть его, но в итоге даже не шелохнулась. Она прикрывает глаза, отдаваясь близости, этим ощущениям. Но здравый смысл заставлял очнуться. — Это нечестно.
— Расскажи мне всё, что чувствуешь ко мне: что переживала, что интересовало и заботило больше всего.
— Если я начну это будет долго. Давай сядем.
— Нет, мне вполне нравится наше положение, — Гук собирает себя обратно, немного отстраняется от её лица и мягко улыбается. — Я выслушаю. Всё.
Серри громко выдыхает, сильнее вдавив себя в стену. И решает признаться честно.
— Я каждый день ждала тебя. Особенно когда начались схватки. Я думала, что умру от боли, и последнее, о чём я должна была думать, это ты. Но я фантазировала себе, что ты в палате, успокаиваешь меня вместе с Тэ и Сохён, ровно до того момента, пока мне не вкололи эпидуралку и я не уснула. Я ждала тебя, когда сыну исполнился год, два, но ты не приезжал и не приезжал. И вот, я перестала ждать. Но ты просто... здесь...
Девушка нервно усмехается от абсурдности ситуации прямо ему в глаза, и из-за этого чувствует, как размякает.
— Почему? Почему ты приехал только сейчас, тогда, когда я почти забыла тебя? — она на момент замолкает, будто ожидая ответа, хотя отчасти это был риторический вопрос. — Ты устал? А ты думаешь, мне было легко? Отправить мужа к другой женщине и потерять родителей на пятом месяце беременности, восстанавливать бизнес и продать часть акций, в которых ничего толком не смыслишь, ждать от одного мудака хотя бы одно сообщение не о чём каждый чёртов день, растить сына в восемнадцать. Катились мои надежды!
Последнее она резко выкрикивает прямо ему в глаза, сильно толкая в плечи назад, и кладёт ладонь на лоб, чувствуя усталость. Слёзы злости обжигали лицо, а голос дрожал от непривычно высокого тона. Чонгуку было тяжело слушать эти слова, и он не знал, как себя подать, как объясниться. Он медленно берёт её за руки, закидывает на свои плечи и робко, но крепко прижимает девушку к себе. Ему чертовски жаль. Он не думал, что последствия того дня, когда они расстались, могли стать настолько серьёзными, что сейчас они умудряются думать: будут ли вместе или нет. Хотя несколькими ночами ранее казалось, что все решено.
— Дома у Донан–оппы ты посылал меня куда только можно, глазами обещал истребить, если приближусь. Что теперь изменилось? Теперь ты зажимаешь меня у стены, признаёшься в любви и вымогаешь у меня те же слова. Ты даже чуть не умер несколько раз, наплевав на то, что у тебя есть сын.
— Послушай, я хотел приехать, правда, просто не мог, — он пытается оправдаться на сокрушительную правду, но сам понимал, что это просто ребяческая отговорка.
На самом деле Чонгук был так шокирован, когда в пять утра по американскому времени спросонья поднял трубку и услышал в ней оглушающий крик Тэхёна: «Поздравляем, папаша!». Тогда он столько алкоголя выпотрошил... А позже от беспомощности просто отдался в разгульную жизнь: пил, курил, а домой приходил по звонку нового «отца», которому звонила перепугавшаяся девушка, которая не могла остановить его пить. Бывали дни, когда Чхве старший и Гук пили вместе и разговаривали о жизни, о её бессмысленности и невозможном желании вернуться к родным людям. А тот мужик уж слишком добр, мог дать подзатыльник, назвав «дурачком», и широко улыбнуться, будто всё хорошо. На деле он просто дожидался момента, когда Чонгук, наконец, решится вернуться, наплевав на слова отца. Это он растил в Чонгуке – собственное мнение, уверенность, жутчайшую упёртость и целеустремленность.
Больше всего Чхве ждал когда Чонгук, наконец, возьмёт себя в руки и, наплевав на всех и всё, полетит в Сеул, и с этим он ему обязательно помог бы. Однако Чонгук уже пытался улететь, но в аэропорту его билеты просто выпотрошили, после чего приехавший с работы Чхве долго отмазывал Гука за разбитое лицо охранника, а тот и не мог сказать прямо в лицо "отцу", что собирался уехать домой. Он видел, как Чонгук, грубо говоря, рыдал будучи пьяным, растягивая от боли в груди свою одежду и тем самым пытаясь вырвать себе сердце. Это было жутко, но ещё хуже было видеть депрессию, в которую он влился буквально через день. Он не ел, ни с кем не разговаривал, скорее даже никого не замечал, и просто пил. Если бы Чхве знал, что Чонгук был тогда в аэропорту, он бы приехал и пропустил его на свой рейс, но Чонгук слишком сильно его уважал. Правда часто это выходило из-под контроля.
На деле Чхве – хороший мужик, добрый. Он сразу прознал в молодом парнишке изюминку и договорился с людьми провести его в добрый путь домой без желания оставить рядом со своей дочерью. Да и дочь его не была против. Они с Чонгуком, конечно, не раз пользовались одной постелью за три с половиной года, но это было лишь для того, чтобы утешить Чонгука или просто удовлетворить потребности друг друга. Он мог придти домой пьяным и злым и просто швырнуть девушку на стол, сделать больно – это было нормально – она прекрасно понимала, что ему просто не на ком выместить свою злость, тем более находясь в чужой стране. Он пытался забыть любимую, и себя тоже, поэтому он вымещал всё это на Чхве, проявляя свою дикость и обиду. По пьяне он много раз называл её чужим именем, и далеко не «Доён», и каждый раз было одно и то же имя. По пьяне обнимал долго и крепко, говоря то, что должно быть адресовано не ей. После инцидента он почти целый день мог извиняться перед ней, потому что они стали хорошими друзьями.
— Ты столько боли мне причиняешь, и я ничего не могу с этим поделать, понимаешь? Я чувствовала себя преданной и обманутой. И самое главное, что я не ненавидела тебя за это – я ненавидела себя, за то, что чувствовала тоску по тебе.. Настоящая мазохистка...
— Пожалуйста, прости.. — тихо проговаривает Чонгук, вжимаясь носом в район её уха.
— Ты просто трус, — Ким обзывала его, но в то же время прижимала к себе ближе за шею. — Ты предатель..
— Да, я трус! — он резко отстраняется, пытаясь найти очередное оправдание. — Я боялся увидеть тебя, увидеть сына, боялся, что ты прогонишь меня, что возненавидела, совсем не так всё поймёшь и, как видишь, это сейчас и происходит. Но я не предатель. Я всегда любил только тебя.
— Ложь. Когда я пришла к Донану, ты сказал...
— Нет. Это ничего не значит, я просто пытался показаться невозмутимым. Я думал, что увижу тебя, улыбнусь и уеду обратно со спокойной душой, но я не смог бы просто так уехать. Поэтому хватит, не надо ненавидеть меня, — он обнимает жену ещё крепче, поглаживая по плечам, — Ведь я тоже всё ещё люблю тебя, Серри. Я люблю тебя и нашего сына.
Ким всхлипывает и целует мужа куда-то в висок, попутно прижимая к себе крепче за голову, потому что выбора больше не оставалось. Она не хочет, чтобы он ушёл снова. Она бы все отдала, чтобы постоянно находиться в его объятиях. Искренних и не желающих отпускать. А таких тёплых, любимых, ни у кого больше нет.
— Не уходи больше от меня. Сделай всё, чтобы всегда быть со мной рядом, Чонгук, я не хочу больше жить без тебя, — продолжает плакать она, оставляя на его футболке солёные следы от слёз.
— Я обещаю, только не плачь, и не злись, — он целует супругу в лоб и вытирает большими пальцами рук дорожки пролитых слёз. — Пойдём лучше на сына поглазеем, — Чонгук отстраняется, но подхватывает супругу за плечо и ведёт за собой на второй этаж, как раньше.
Двое проходят в бывшую чоновскую комнату и её хозяин сразу замечает в ней изменения. Несколько шкафов немного переместилось и теперь здесь стоит кроватка малыша Чонука; обои чёрного цвета оказались уже ближе к белому со всякими милыми надписями; на столе появилась новая рамка с фотографией ещё с далекой выписки из роддома, а рядом целых три фотоальбома, где легко можно было найти детский и который Чонгук скоро будет пересматривать.
— Оказывается моя комната теперь стала только вашей? — с чудаковатой улыбкой спрашивает он у неё, смотря прямо в лицо, и складывает выпавший из собранного хвоста локон за маленькое ухо, а та сразу опускает взгляд в пол.
— Извини.
— Так, Серри, — он поднимает её лицо двумя руками, устанавливая «глаза в глаза». — Прекрати делать вид, будто виновата во всём том, что между нами произошло. Если чувствуешь за что–то вину, просто расскажи мне об этом, не извиняйся просто так. Рассказывай мне всё, что чувствуешь, что творится внутри, в душе, в голове. Чего ты хочешь, скажи, я это сделаю.
— Тебя.
Чонгук немного застопорился. Алкоголь всё ещё давал о себе знать.
— Меня хочешь? — он осуждающе смеётся, обволакивая тонкую талию кольцом из своих рук, и притягивает ближе к себе, а та кивает, постоянно теребя воротник его рубашки.
— Поцелуй меня.
— Поцеловать? — вновь переспрашивает он, будто она какой-то маленький ребёнок.
— Нормально поцелуй, — она встаёт на носочки и тянется за поцелуем, но тот лишь оставляет легкий чмок на уголке губ жены и отстраняется. — Эй! — недовольно пыхтит она, но затыкается, услышав, как вздыхает и переворачивается на бочок её сын. Чонгук сразу закрывает ей рот ладонью и выводит из комнаты, тихо прикрывая дверь.
Серри недовольна, поэтому оставляет супруга и уходит в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью. Она быстро находит себе «занятное» дело, когда открывает свой личный дневник, берёт в ладонь ручку и садится поудобнее, однако, как всегда это бывает, мыслей никаких не было. Точнее, было куча, но с чего начинать–то... С того, как Чонгук признавался в любви или с того, какой он скотина?
— Эй, чего психуешь? — удивляется парень, пройдя в комнату. Глаза его сразу падают на новую кровать, что полностью отличалась от предыдущей, но первым делом нужно было полностью наладить отношения с этой агрессивной особой, а не тестировать её.
— «Чего психуешь»? Да иди ты! Ты просишь меня говорить всё, что творится на душе, сказал «сделаю всё», а сам блин... Я попросила тебя поцеловать меня нормально, как муж целует свою жену, а не как ты целуешь Сохён!
— Вот так бы раньше и сказала.
Серри айкает, когда отрывается от стула и почти бежит спиной к стене под его напором, оказываясь прижатой к стене вновь. До неё до сих пор не дошло, что Гук просто пытался разговорить жену, заставить говорить с ним не стесняясь.
— Чон Чонг... — и не успевает она и имя его договорить, как Гук впивается в её губы своими, даря самый долгожданный, самый жизненно–важный, словно воздух, дурманящий, страстный и очень нужный сейчас поцелуй. Ким и заметить не успела, как сильные руки соскользнули со стены и легли на талию, до боли стиснув пальцами нежную кожу. Она стонет в губы супруга, хватаясь за плечи ещё с прихода домой полурасстегнутой мужской рубашки, обнимает его. — Подожди... — просит его она, но не сдерживает стоны, пока тот по новой исследует нежную кожу шеи горячими губами: оставляет лёгкое багровое пятно, зализывает и невесомо целует в конце. Гук не на шутку возбуждается одним касанием до её губ и тела.
— Я хочу тебя, сейчас, — в ответ она целует его снова, так безудержно, будто они не целовались не три года, а все сто лет. Её руки скользят по крепкой груди и, доходя до нижних пуговиц рубашки, ловко расстегивают последние.
— Почему я вообще позволяю тебе делать это? — почти выстанывает она, когда парень отрывается от сладкой женской кожи и заглядывает в её, казалось бы, бездонные карие глаза. Брюнет дышит прямо в её губы, чувствуя, как она стягивает с него белую рубашку и откидывает в сторону.
Он лишь выдыхает, смотря на её опухшие от поцелуев губы.
— Тебя шантажировали? — она поправляет чёлку, что упала на его глаза, укладывая на левый бок, и оставляет лёгкий чмок на уголке его не менее опухших губ.
— Ты же слышала.
— Но мистер Чон всегда относился ко мне хорошо, я до конца не верила, что он мог так поступить.
— Слушай, давай не будем говорить об этом в такой ответственный момент.
Серри смеётся, поднимая руки и позволяя стянуть с себя платье. Тогда она остаётся в одном нижнем белье.
— Чёрт... Ты специально надела это бельё? — вопрос скорее был похож на утверждение, потому они оба восприняли это как риторический вопрос.
Увидев любимые формы, обволоченные в чёрную полукружевную ткань, у Гука задрожала каждая клеточка тела, а губа до боли оказалась закусанной. Он резко хватает девушку за запястье и опрокидывает на новую кровать.
— Воу, — изумлённо выдохнула Ким, удивившись мужественной стороной своего мужа. Ей нравилась эта грубая сила и нравилось, когда его тело немного налегало на её, а этот достаточно долгий зрительный контакт... возбуждал не меньше всех этих действий. Давно она не чувствовала этой близости. — Не медли..
Ким притягивает парня к себе для очередного поцелуя и оттягивает волосы, пропуская их через фаланги пальцев. Затем она медленно скользит от плеч вниз к ремню мужских брюк и тогда Гук отрывается от её губ, с улыбкой наблюдая за тем, как непросто эти маленькие ручки расправляются с его брюками, а он расстегивает в это время застёжку бюстгальтера, которая оказалась впереди.
— Да ладно, у моей малышки грудь стала чуть больше.
— Хватит, а, — смеётся она, с силой ударяя мужа в плечо.
— У тебя был кто–нибудь? — спрашивает он, снова уткнувшись в женскую шею и вкушая аромат её кожи. Та отрицательно кивает, хотя... лучше бы соврала.
— Боюсь спросить, был ли кто у тебя.
— Я промолчу, — независимо от ответа, она знала, что у него были девушки на одну ночь. Но была уверена, что не было других отношений, не было той, от которой у него перехватывало дыхание.
— Козёл... — шипит она, но всё равно поднимает его за лицо и целует в губы. Тогда-же Чонгук пристраивается в правильном направлении и стремительно входит в внезапно напрягшееся женское тело. Оба одновременно простонали, отрываясь от губ друг друга и почти задыхаясь.
— Тщ-щ, нам стоит быть тихими, — шепчет Чонгук и целует любимую в плечо, а сам снова несдержанно стонет от чрезмерной узости, совершая медленные фрикции, которые лишали обоих рассудка и тем самым давали прочувствовать каждое движение и получить неимовеное удовольствие. — Расслабься...
— Не могу...
— Больно?
— Непривычно. Продолжай.
Чонгук не верил, что теперь единственная, с кем он будет разделять постель, будет только она. Ким Серри. Ким Серри, которая прямо сейчас сладко стонет под ним, называя его имя, и гладит тело мужа по бокам. С каждой фрикцией оба просто сходили с ума и стонали в унисон друг другу. И на первый раз им было фактически наплевать на то, что через комнату спит их сын. Ведь в этот момент Ким понимала, что стоны любимого – одни из самых ценных звуков, которые она когда-либо слышала.
Я действительно это написала... В таком случае, просто радуемся налаживанию отношений, ребятки, скоро будет конец!😀