Известия о Утере пришли в декабре. Он покинул Лондон и поехал на рождество в Винчестер. Я направил ему послание, но, не получив ответа, снова выехал с Кадалом туда, где в центре равнины стояли одинокие, окутанные морозом гиганты. Было двадцатое декабря.
В небольшой впадине сразу за «Пляской» мы привязали наших лошадей и разожгли костер. Я опасался, что ночь будет облачной, но она выдалась ясной и морозной. На небе гроздьями висели звезды, подобно пылинкам в лучах солнечного света.
— Поспи немного, если сможешь на таком морозе, — сказал Кадал. — Я разбужу тебя на рассвете. И почему ты думаешь, что он приедет?
Не получив ответа, он продолжил:
— Ты волшебник, тебе виднее. Но если волшебство не спасет тебя от мороза, возьми себе еще одну накидку. Я разбужу тебя вовремя, так что не волнуйся.
Я послушался его и улегся у костра, завернувшись в двойную накидку и положив под голову седло. Я скорее дремал, нежели спал, слыша малейшие звуки ночи, нарушавшие незыблемую тишину равнины. Я слышал потрескивание огня в костре, стук свежих дров, подбрасываемых туда Кадалом, хруст пасущихся неподалеку лошадей, крик совы, вылетевшей на охоту. И уже к рассвету по земле разнесся ровный конский топот, приближавшийся к нам.
— В твоем распоряжении еще где-то час, — угрюмо сказал сонный Кадал.
— Ничего, я выспался. Приложи ухо к земле и скажи, что ты слышишь.
Он наклонился к земле, и не успело сердце ударить пять раз, он был уже на ногах и побежал к лошади. В те дни люди быстро реагировали на конский топот в ночи.
Я остановил его.
— Все в порядке, это Утер. Сколько там лошадей, думаешь?
— Двадцать-тридцать. Ты уверен?
— Вполне. Седлай коней и оставайся с ними. Я пойду.
В наступивший предрассветный час воздух оставался недвижим. Они перешли на галоп. Казалось, вся долина сотрясалась от топота. Луна исчезла. Я стоял и ждал у камня.
Не доезжая немного, он отделился от отряда и в сопровождении человека поскакал вперед. Не думаю, чтобы они заметили меня, но они могли увидеть в ложбине мерцание костра, разведенного Кадалом. Звезды светили достаточно ярко, и отряд скакал без факелов, хорошо видя в ночи. Быстрым галопом двое приближались к внешнему кругу, и я подумал, что они заедут внутрь. Но захрустел снег под копытами остановившихся лошадей, и король спрыгнул на землю. Послышался звон поводьев, которые он бросил своему спутнику.
— Не давай ему стоять, — сказал он и направился ко мне быстрыми шагами, пересекая гигантские тени.
— Мерлин?
— Милорд?
— Необычное ты выбрал время, однако. Обязательно среди ночи? — Слова прозвучали вполне бодро и, как обычно, не отличались вежливостью. Но, тем не менее, он пришел.
— Ты хотел видеть, что я здесь сделал, — сказал я. — Сегодня ночью я могу показать тебе. Благодарю тебя, что ты явился.
— Что показать? Снова видение, или сон? Я предупреждаю тебя...
— Нет, ничего подобного. Но я хотел бы показать тебе нечто, что можно увидеть лишь сегодня ночью. Ради этого, я боюсь, нам придется немного подождать.
— Долго? А то холодно.
— Не очень долго, милорд. До рассвета.
Он стоял по другую сторону от королевского камня, напротив меня, голова склонена, рука теребит подбородок.
— Говорят, что в тот раз, когда ты впервые в ту ночь стоял у этого камня, у тебя было видение. Теперь же в Винчестере мне сказали, что когда он умирал, он разговаривал с тобой, словно ты находился рядом, у его постели. Это правда?
— Да.
Он резко поднял голову.
— Получается, что ты еще на Килларе знал, что мой брат умирает, и ничего мне не сказал?
— Это было бы бессмысленно. Узнав об этом, ты все равно не смог бы вернуться быстрее. А так ты возвращался со спокойной душой и узнал о его смерти лишь в Карлеоне, когда я тебе сказал.
— Клянусь богами, Мерлин, не тебе судить, что говорить мне, а что нет! Ты не король. Ты должен был мне сказать об этом.
— И ты тоже не являлся тогда королем, Утер Пендрагон. Я поступил так, как велел мне он.
Он дернулся, но потом взял себя в руки.
— Легко сказать, — по голосу я понял, что Утер мне поверил, к тому же он испытывал трепет передо мной и этим местом. — Пока мы здесь ждем рассвета и несмотря на то, что ты собираешься мне показать, я хотел все прояснить в отношениях между нами. Ты не сможешь служить мне, как ты служил моему брату. Ты должен это понимать. Мне не нужны твои пророчества. Мой брат, я думаю, заблуждался, сказав, что мы вместе будем трудиться на благо Британии. Пути наших звезд не совпадают. Я признаю, что был слишком резок с тобой там, в Британии и у Киллара, и сожалею об этом. Но теперь поздно думать о таких вещах, наши пути разошлись.
— Да, я знаю. — Я произнес это без всяких эмоций, просто соглашаясь с ним, и несколько удивился, когда он рассмеялся про себя. На мое плечо почти дружески опустилась его рука.
— Мы понимаем друг друга. Не думал, что это будет так легко. Если бы ты знал, как мне приятно это слышать после многочисленных просьб о помощи, пощаде, милостях. А теперь единственный в королевстве человек, имеющий все права обратиться ко мне, выбирает свой путь и ничего от меня не хочет!
— Конечно. Хотя наши дороги еще пересекутся, но не сейчас. И тогда нам придется работать вместе, хотим мы того или нет.
— Посмотрим. Ты обладаешь могуществом, я признаю это, но какая мне от него польза? Мне не нужны жрецы. — Его голос был свеж и дружелюбен, словно он хотел избавиться от ночного отчуждения. Утер был приземленный человек. Амброзиус понял бы меня, но Утер снова свел все к обыденному, словно пес, идущий по следу крови.
— Ты хорошо послужил мне у Киллара и здесь, у Висячих камней. Только за это ты заслуживаешь какой-нибудь милости от меня.
— Где бы я ни оказался, я всегда буду в твоем распоряжении. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где найти меня.
— Не при моем дворе?
— Нет, в Маридунуме. Там мой дом.
— Ах, да. Знаменитая пещера. Я думаю, ты заслуживаешь большего.
— Мне ничего не надо, — ответил я.
Стало светлее. Я заметил, как он бросил на меня косой взгляд.
— Я разговаривал с тобой сегодня ночью, как не разговаривал ни с кем до сих пор. Не в обиде ли ты на меня за прошлое, Мерлин — побочный сын?
— Я не держу ничего против тебя, милорд.
— Ничего?
— Разве девчонку из Карлеона. Но ты можешь назвать ее ничем.
Он вгляделся в меня, затем улыбнулся.
— Которая? Когда?
— Не имеет значения. Ты все равно забудешь.
— Надо же, я тебя недооценил. — В его голосе послышались почти теплые интонации, никогда не слышанные мною прежде. Если бы он знал, подумалось мне, он бы рассмеялся.
— Говорю тебе, это не имеет значения. Если тогда это не имело значения, то сейчас и подавно.
— Ты до сих пор не сказал мне, зачем вытащил сюда в неурочное время. Взгляни на небо, уже светает, сколько ждать, лошади мерзнут, — он повернул голову на восток. — Хороший будет день. Интересно, что же ты такого сделал? Говорю тебе, что вплоть до того, как я получил твое послание, Треморинус все время твердил, что поднять их невозможно. Пророк ты или нет, Мерлин, тебе можно найти применение.
Становилось все светлее, тьма расступалась, пропуская свет. Теперь я видел Утера более отчетливо. Он поднял голову и снова теребил рукой свой подбородок.
— Хорошо, что ты приехал ночью и я узнал тебя по голосу. Днем бы вряд ли: ты отрастил такую бороду.
— Более подобающую королю? Во время сражений ни до чего не доходили руки. Пока мы добрались до Хамбера... — и он начал рассказывать мне о случившемся свободно и естественно. Я впервые видел его в таком свете. Возможно, тут сыграло свою роль то, что среди всех подданных я приходился ему единственным родственником. Голос крови не заглушить, говорят в народе. Он рассказал мне о кампании на севере, о сражениях, о выжженной земле, оставленной саксами. — Теперь же мы проведем рождество в Винчестере. Весной у меня коронация в Лондоне, и...
— Подожди. — Я не хотел прерывать его столь безапелляционно, но на меня давили своей тяжестью небо и нараставший свет. Времени подыскивать слова, достойные короля, не было. — Вот, наступает, — быстро сказал я. — Встань со мной у основания камня.
Я отошел от него на шаг и встал у подножия длинного королевского камня лицом к ослепительному востоку. Не глядя на Утера, я услышал, как он, будто сердясь, вздохнул, но сдержался и повернулся, блестя украшениями и броней, чтобы встать рядом. У наших ног простирался камень.
На востоке ночь отступила отдернутой пеленой, и показалось солнце. Прямой, как след брошенного факела, как огненная стрела, от горизонта через камень к нашим ногам протянулся луч света. Сердце успело ударить, возможно, двадцать раз, пока огромный мегалит стоял, застилая перед нами зимний слепящий свет и возвышаясь черной махиной. Затем солнце поднялось над горизонтом так быстро, что можно было заметить, как сплошная круглая тень выросла в эллипс, пропавший немедленно в свете зимней зари.
Я взглянул на короля. Он не сводил расширенных и каких-то пустых глаз с камня у его ног. Я не мог прочитать его мысли. Затем он поднял голову и посмотрел на внешний круг, где сомкнувшиеся гиганты загораживали свет. Он сделал шаг в сторону от меня и развернулся на каблуках, обойдя полный круг внутри «Пляски». Его отросшая борода была рыжеватой и вилась, Он носил теперь длинные волосы, а его шлем украшала золотая полоска. Голубизна его глаз могла сравниться с древесным дымом на фоне света.
В конце концов мы встретились взглядом.
— Неудивительно, что ты улыбаешься. Впечатляет.
— Рад слышать, — ответил я. — Из-за расчетов я не спал неделями.
— Треморинус рассказывал мне, — он не спеша смерил меня взглядом. — Он также рассказал мне, что ты говорил.
— Что я говорил?
— Да. «Я покрою его могилу не чем иным, как светом».
Я промолчал.
— Я ничего не понимаю в пророках и жрецах, — медленно произнес он. — Я воин и думаю по-солдатски. Но сотворенное тобою здесь я могу осмыслить. Возможно, мы все-таки уживемся. Я уже говорил, что собираюсь провести рождество в Винчестере. Поедешь со мной?
Это уже была просьба, а не приказ. Мы разговаривали друг с другом, стоя по разные стороны от камня. Его слова послужили началом чего-то, чего я еще не знал.
— Возможно, весной, — покачал я головой. — Я хочу присутствовать на коронации. Будь уверен, когда я тебе понадоблюсь, я приеду. Но сейчас я должен вернуться домой.
— В свою нору в земле? Ну, если ты так этого желаешь... У тебя скромные запросы, видит бог. Так тебе ничего не надо от меня? — он показал рукой на каменный круг. — В народе пойдет плохая молва о короле, не вознаградившем тебя за это.
— Я уже вознагражден.
— Может быть, в Маридунуме тебе было лучше в доме твоего деда? Возьмешь его?
Я покачал головой.
— Мне не нужен дом. Но я взял бы холм.
— Тогда он твой. Мне рассказывают, что его уже называют холмом Мерлина. А сейчас уже наступил день и лошади мерзнут. Если бы ты был воином, Мерлин, то знал бы, что существуют вещи важнее даже, чем королевские могилы: главное, чтобы лошади не застаивались.
Он снова похлопал меня по плечу и, взмахнув пурпурным плащом, пошел к лошади. Я отправился искать Кадала.
3