В аудиторию я попала только в третьем часу. А до этого сидела на подоконнике, обложившись листами, и тщетно пыталась выучить четыре оставшиеся темы. Тексты, обычно легко ложившиеся в память, сегодня восставали, топорщились корявыми фразами, норовили выскочить обратно. Я нервничала, теряла терпение, с удвоенной энергией вгрызалась в английские выражения, но в результате забывала даже то, что выучила раньше.
Спустя два часа после начала экзамена из кабинета начали по одному выпадать выжатые как лимоны одногруппники с тройками в зачетках. Из шести уже сдавших экзамен четверку заработала только отличница Гаманова, признавшаяся, что так ее еще ни разу не допрашивали. Гестапо отдыхает!
– Я пропал! – мрачно констатировал Горохов. – Мне и на тройку надеяться нечего.
– Ладно, – попыталась я утешить его. – Может, возьмешь тот билет, который знаешь.
– Сашка! – воскликнул он. – Это исключено. Блестяще я знаю только три билета. Первый, второй и третий. С четвертого по двадцать пятый включительно я даже в руки не брал. Второй уже взяла Белова. Вытащить два нужных билета из такого количества просто невозможно по теории вероятности. Чует мое сердце переэкзаменовку.
– Зато переэкзаменовку одному Данилевскому будешь сдавать. Он к тебе нормально относится. Натянет троячок.
– Только это и утешает.
В кабинет мы вошли вместе с Борькой. Я соблюла все экзаменационные ритуалы, став, как и все студенты, суеверной. Вошла в кабинет с левой ноги, взяла билет левой рукой, прошептала про себя три раза номер билета, который хотела взять. Я могла ответить любую тему с первой по двадцать первую. Не знала лишь четыре последних. У меня было в семь раз больше шансов, чем у Горохова.
Получив билет и взглянув на номер, я чуть не рухнула возле преподавательского стола. Двадцать пятый. Самая ужасная тема из всех. Законодательная власть Великобритании. Если по другим темам удалось бы наплести что-то своими словами, то здесь четко нужно было представлять себе структуру всего парламента. Я поняла, что это провал. Даже если мне удастся блестяще перевести и пересказать текст и написать упражнение по грамматике, мне все равно светит переэкзаменовка. Данилевский закрыл бы глаза на тему, но Мамонтова! Да еще после скандала на консультации!
Пока экзаменаторы что-то писали в своих бумагах, мы с Борькой стояли возле стола. Меня била крупная дрожь, я пыталась сосредоточиться на названии темы, как будто это могло мне чем-то помочь. Кажется, у меня горело и лицо, и уши, и даже волосы. Я ощущала одновременно нестерпимый жар в голове и озноб во всем теле. Борька внимательно посмотрел на меня, потом на мой билет.
– Ты как? – едва слышно прошелестел он.
Мне даже не пришло в голову ответить ему. Но я взглянула на него таким диким, безумным взглядом (как он потом выразился), что ему все стало ясно и без слов.
Он понял, что я сейчас сделаю полнейшую глупость – положу билет на стол и уйду с экзамена. Даже не буду пытаться спастись.
– Горохов, номер вашего билета, – обратилась Мамонтова к Борьке. Вот и конец, пронеслось у меня в голове, сейчас он ответит, и она спросит меня. Может, попросить другой билет с потерей балла? А если опять наткнусь на какой-нибудь двадцать третий? Как назло, после двадцатого ни один еще не взяли, все здесь лежат.
– Двадцать пятый, – ответил Борис.
– Двадцать пятый, – повторила Мамонтова, записывая номер к себе в тетрадь. – Вот вам упражнение, вот вам текст. Читаете полностью, переводите помеченный абзац. Пересказываете безо всяких пометок и записей. Вам все понятно? Садитесь и готовьтесь. Барс, какой билет у вас?
Я не могла прийти в себя от изумления и совершенно не врубалась, что происходит. Почему Борька назвал мои цифры? Может, есть два билета с номером двадцать пять? И как мы умудрились вытащить два одинаковых билета?
– Барс, придите в себя! – услышала я недовольный голос Мамонтовой.
– Саша, что с вами? – участливо поинтересовался Данилевский. – Скажите номер билета.
– А? – очнулась я и уже было раскрыла рот, как Борис меня опередил. Демонстративно заглянув в мой листочек, он сказал:
– Первый у нее. Александра, проснись, у тебя номер билета спрашивают. Она просто переволновалась, извините.
Я обалдело уставилась на него.
– Номер один, – записала Мамонтова и вручила мне текст и упражнения. – Идите, Барс, и соберитесь, пожалуйста. Нельзя в таком состоянии являться на экзамен.
Пока мы усаживались за столы, Борька ловко выдернул у меня билет и сунул свой. Потом разложил все листочки по столу и погрузился в раздумье.
Когда я пришла в себя и оценила Борькину жертву, у меня закружилась голова. Вытащить практически единственный билет, который знаешь, и отдать его! Тем самым обречь себя на переэкзаменовку. Это что-то невероятное! Чтобы парень оказался таким благородным? Так не бывает.
Через некоторое время я успокоилась, сосредоточилась, выполнила все задания (в том числе и гороховское грамматическое), прогнала в голове тему номер один «Москва – столица России» и побежала отвечать раньше положенного времени, пользуясь тем, что Мамонтова куда-то вышла. Данилевский не стал выслушивать меня до конца, махнул рукой и выставил в зачетке «отлично». Видимо, ему и самому надоели варварские методы его коллеги. Хотелось иметь хоть одну пятерку в группе. И вообще, он же был нашим куратором и прекрасно знал, кто на что способен и кто чего заслуживает.
Следом за мной, буквально через пять минут, вылетел возбужденный Горохов, схватил меня за рукав и потащил на лестницу.
– Борис, – сумбурно начала я, не зная, куда деть свои руки: то ли обнять моего спасителя, то ли покрепче обхватить себя, чтобы унять противную нервную дрожь во всем теле.
– Сашка! – восторженно перебил меня Горохов. – Ну мужик наш Данилевский! Он, видать, просёк, а ей ничего не сказал! Позвал меня отвечать, пока ее нет. Я все ответил, а тему не знаю. Он и говорит: а про Москву можешь рассказать, первый билет? Ну, я и затарахтел. Я же его лучше всех знаю. Он меня остановил... Не поверишь – четверку поставил! Во человек! Супер!
– А что он просёк-то?
– Что мы билетами поменялись. Поэтому и спросил меня про Москву.
– Почему же меня не спросил про парламент?
– Ну не знаю. А зачем? Все равно же ты на «пять» учишься и говоришь отлично. Чего придираться?
Борька сел на свою сумку и выдохнул:
– Ты только представь, Сашка, все! Самый главный экзамен позади. Считай, что сессия удалась. Какой кайф!
И тут я заревела. Даже сама не поняла из-за чего. Из-за всего сразу. Из-за Геныча, из-за отца и мачехи, которые меня используют в личных целях, из-за экзамена, из-за Борькиного благородства, не свойственного представителю сильного пола. И еще из-за кошки. Из-за того, что я больше не услышу ее писклявого голоска, не потрусь носом о ее теплый бок. И плюс ко всему должна буду одна вернуться в квартиру, где уже несколько часов лежит холодный кошачий труп.
Борька как мог успокаивал меня, но я перестала лить слезы только после того, как он пообещал, что пойдет со мной и поможет похоронить мое несчастное животное.
Домой мы попали лишь в девятом часу. А до этого болтались по улицам, ходили в кино и сидели в пиццерии. Словом, я тянула время как могла. Очень уж мне не хотелось входить в квартиру. Пусть даже с Гороховым. Он-то все равно потом уйдет. А я останусь одна в гробовой тишине, и никто не будет едва слышно переступать мягкими лапками по паласу. Я рехнусь в первый же час.
Проинструктировав моего благодетеля, где лежит труп, я прошла на кухню. Сейчас Горохов завернет его в старую куртку и вынесет из квартиры. А я громко включу телевизор, постелю себе на диванчике, а в спальню, где хранятся все кошачьи прибамбасы, входить пока не буду. Через денек-другой оттащу все Янке. Пусть ее питомцы пользуются, по наследству.
Борька вошел в кухню.
– Зачем пришел?! – завизжала я от неожиданности. – Я же тебя просила сразу уйти! Не хочу на это смотреть.
Горохов молча нагнулся, и из его рук на пол сиганула моя Лаки. Постояла, щуря заспанные глаза, сладко потянулась и, покачиваясь, поковыляла к своей миске с водой.
– Этот труп? – спросил Борька с сарказмом. – Или еще есть?
– Горох, – потрясенно проговорила я, – клянусь тебе, утром она лежала на куртке возле балкона, дергала лапами, и у нее текло изо рта! Мне ведь это не приснилось! И галлюцинациями я пока не страдаю.
– Ну, не знаю. Я бы не удивился, учитывая твое сегодняшнее душевное состояние. Переутомилась, с кем не бывает. Мертвые кошки мерещатся.
– Борька! – возмущенно закричала я. – Я же тебе говорю, что она еще не совсем умерла, когда я уходила. Но должна была вот-вот загнуться.
– Лапа моя, ты мне сказала только то, что в твоей квартире лежит труп животного и ты боишься туда входить одна. Никаких «почти» и «вот-вот» ты не употребляла.
– Но я была уверена, что за десять часов она уже окочурилась!
– Ладно, угомонись, – махнул рукой Горохов. – И так слишком много переживаний на сегодня. Я пошел, отдыхай. Как, ты говоришь, ее зовут?
– Лаки.
– Ага, ясно, поэтому и выжила. – Он сел на корточки и погладил рыжую ушастую голову. – Главное, дать животному правильное имя. Как вы яхту назовете, так она и поплывет.
Он пошел домой, а я вдруг дико разозлилась на Янку. Еще бы, чуть своими руками не загубила кошку. Она и не собиралась умирать, вот бы я ее усыпила. Ну, Янка, погоди! Я тоже устрою тебе какую-нибудь пакость!