Вечером первого числа я засела за экзаменационный материал, чтобы не терять времени. Мне хотелось сдать все и вовремя, чтобы ничто не помешало поехать в санаторий после сессии и завершить там успешно начатое предприятие. Несколько дней я зубрила, практически не вставая из-за стола, пока мама с Сергеем Павловичем не известили меня, что я на три недели остаюсь одна. Они получили отпуск и едут на турбазу кататься на лыжах и отдыхать от городской суеты.
Шестого утром влюбленные отбыли. Мы с Лаки остались одни. В каком-то хозяйственном порыве я вымыла посуду после завтрака, смахнула пыль и даже пропылесосила палас. На этом мой запал кончился. И, как я поняла, надолго. Во всяком случае, до возвращения мамы я уже точно ни к чему не прикоснусь. Выполнив всю хозяйственную программу за полчаса, я съездила в институт и легко сдала последний зачет. Не зря сидела над конспектами столько времени. Теперь можно было передохнуть. До первого экзамена оставалась целая неделя.
Меня ожидал спокойный вечер без тетрадок, учебников и маминых нравоучений. Не успела я удобно расположиться перед телевизором, как зазвонил домашний телефон.
– Да! – нетерпеливо крикнула я в трубку, приглушая звук телевизора. Наверняка мама хочет поинтересоваться, как я прожила одна целых полдня.
– Тюлькина, – заскулила в трубку Янка. – Скорей приходи!
– Зачем еще? – недовольно спросила я. Ну вот, скоротала вечерок у телевизора! На улице выла вьюга, и мне как-то не хотелось выбираться из теплого уютного дома.
– Очень надо... Увидишь зачем...
– Да ну тебя, Ян! Я после зачета, устала. Выходи лучше в скайп.
В ответ Лисименко захлюпала носом.
– Что случилось? – насторожилась я.
– Он скотина такая... Сволочь...
– Кто «он»? Витек, что ли?
– Да-а-а, – провыла Янка.
– Ладно, сейчас приду, – со вздохом пообещала я.
Я с сожалением выключила телевизор, собралась и побрела к подруге. У Янки проблемы, наверняка Витек ее бросил, да еще интернет отключили, и мне придется сидеть там целый вечер и вытирать ей сопли. Дружба, конечно, понятие круглосуточное, но иногда это так напрягает!
Войдя в квартиру, я буквально приросла к порогу. Янкина правая рука была пристегнута металлическим наручником к дверной ручке ванной комнаты. А левой рукой подруга терла красный распухший нос. На полу в коридоре валялась деревянная швабра и опрокинутая табуретка.
– Кино и немцы! – потрясенно выдохнула я. – Чего это здесь было?
– Да все этот урод, – сообщила Янка, прерывисто дыша. – Дай хоть табуретку, уже целый час стою. На полу-то не посидишь, руку больно. Ручка, зараза, высоко.
Я подняла табуретку. Янка со стоном опустилась на нее.
– Он тебя шваброй бил? Или табуреткой? – спросила я.
– Шваброй я телефон к себе двигала, чтоб тебе позвонить. Мобильник-то в комнате остался. А табуретку пыталась ногой пододвинуть, а она грохнулась.
– Да тут не мне надо звонить, а в службу спасения. Как ты вообще умудрилась сюда пристегнуться?
– Прикинь, мы с девчонками собрались в кафе Рождество отмечать, без мужиков. А этот придурок как узнал, так снова взбесился. Не пойдешь, говорит, и все тут. Я, говорит, тебе приказываю! Представляешь? Ну я, конечно, психанула, говорю – стажерам своим приказывай, а мне параллельно! Я уже деньги сдала, платье купила, поэтому вали на свое дежурство и не мешай мне собираться. А он достал наручники и пристегнул меня. Сказал, не хочешь по-хорошему, будешь праздновать здесь в коридоре. Ночью, говорит, забегу, поздравлю с Рождеством. Тогда и отцеплю.
– Янка, он же больной на всю голову! – воскликнула я, выслушав этот дикий рассказ. – Как ты вообще могла с ним связаться? Развеселая жизнь тебя с ним ожидает.
– Нет уж, хватит с меня, – мрачно усмехнулась Янка. – Больше он сюда не войдет. И наручников своих не получит. Как ты думаешь, его могут посадить за потерю наручников?
– Не знаю. Его скорее посадят за садизм и членовредительство.
– Какое членовредительство?
– Ну, ты отпилишь себе руку, чтобы вырваться на свободу, а потом подашь на него в суд.
– Чокнулась?! Я не собираюсь пилить себе руку.
– А что? Лиса же отгрызает себе лапу, когда попадает в капкан.
– Тюлькина, кончай идиотничать. Время – девять, у меня еще есть надежда попасть в кафе.
– Ладно. И как тебя освобождать? Ты целый час сидишь, уже, наверно, сотню вариантов перебрала.
– Только два, – призналась Янка. – Надо намылить руку, вдруг выскользну?
Я с сомнением посмотрела на ее пухлую ладошку.
– А второй какой?
– Пилить...
– Руку?
– Дура! Наручники!
Мы намылили Янкину руку, но, и намыленная, она не хотела пролезать сквозь железное кольцо. Я старалась как могла, прилагала недюжинные усилия, складывая и сжимая ее различными способами, но рука только покраснела и еще больше распухла. Да и Янка мешала работать, верещала над ухом:
– Ой-ой-ой, осторожнее, ты мне руку оторвешь! Больно! Прекрати, уже хрустит!
– Будешь знать, как с психопатами связываться, – пыхтела я, продолжая работу. В один момент мне даже показалось, что осталось совсем чуть-чуть, еще немного, и я сумею протиснуть ее, но Янка так взвыла, что пришлось прекратить это занятие.
Второй Янкин вариант я отмела сразу – как-то не улыбалось сутки напролет шкрябать напильником по железу. А вот подпилить ножовкой деревянную дверь в том месте, где прикреплена ручка, показалось мне хорошей идеей.
– Только попробуй! – взбунтовалась Янка. – Что я родителям скажу? Они завтра приедут, а в двери дырка! Мы только недавно ее покрасили.
– Ну и сиди так до родителей! – рассердилась я. – Только имей в виду, я домой пойду. Будешь одна куковать. Отсюда даже телевизор не видно. Сиди тут на привязи и жди своего ненаглядного!
– Ни за что! – воскликнула она.
– Давай МЧС вызовем. Они тебя в два счета отстегнут.
– Ты издеваешься?
– Почему?
– Хочешь меня на весь район прославить?! – заорала Янка. – Ты еще телевидение вызови, чтоб все на меня пальцем показывали и ржали!
– А что ты предлагаешь? – заорала я в ответ. – Как я тебя отстегну?
Мы обе замолчали в раздумье. Самое простое – открыть наручники ключом. Но у кого может быть ключ? У Витька, у кого же еще! Позвонить ему, пригрозить, что Янка напишет заявление в полицию? Или сразу позвонить его начальству и пожаловаться? Но, во-первых, Янка не хочет очутиться в дурацком положении перед чужими людьми. А во-вторых, еще неизвестно, чем все это обернется для подруги. Кто знает, насколько он сумасшедший? Раз не задумываясь воспользовался наручниками, вдруг так же запросто воспользуется и служебным пистолетом? С идиотами связываться – себе дороже!
– Может, ручку открутить? – предложила Янка.
Я осмотрела ручку-скобу на двери ванной. Она крепилась на двух шурупах с каждой стороны. Но эти шурупы были замазаны не одним слоем краски.
– Не знаю, – с сомнением произнесла я. – Даже если получится, наручники останутся на руке.
– Да мне хотя бы пока от двери отстегнуться!
– А чем? У вас отвертка есть?
Янка сказала, что есть, но она никогда не задумывалась, где папа хранит инструмент. Сказала только – в каких-то ящиках. В следующие полчаса я перерыла все ящики в их квартире, но отвертки не обнаружила. Потом попробовала открутить шурупы ножом и чуть не распорола себе руку.
– Ерунда это все! – воскликнула я, отбрасывая нож в сторону. – Лисименко, ну вот скажи, почему ты всегда попадаешь в дурацкие ситуации?
– Кто бы говорил! – огрызнулась Янка. – Слушай, скоро десять, надо поторопиться.
– Так ищи отвертку!
– Как? Вместе с дверью?
Мы снова замолчали. Через некоторое время Янка сказала:
– У Эдика надо спросить. У него полно всякого барахла. Наверно, и отвертка есть.
– У Эдика? Это который тараканов морил? Я к нему не пойду, я боюсь.
– Да он не опасный. Соседи хотели Эдика в дурдом сдать, а его не взяли. Сказали, что он не больной, а просто дурак.
– Вот-вот, дурак. Я из-за него уже телефона лишилась.
– Иди. Можешь его вместе с отверткой сюда позвать. Ему даже в голову не придет удивиться. Лишь бы он дома был.
Эдик Козочкин был дома. Занимался важным делом – отпиливал задние ножки у кресла. Он пригласил меня войти, даже не спрашивая, кто я такая. Я осторожно ступила на засыпанный опилками пол. Эдик энергично продолжил свое занятие.
– А зачем вы кресло пилите? – несмело поинтересовалась я. С идиотами надо быть настороже. На то они и идиоты, чтобы вести себя непредсказуемо. Кто его знает, вдруг этот вопрос его оскорбит и он кинется на меня с пилой?
– Я не кресло, я ножки пилю! – жизнерадостно воскликнул мужичок. – Совсем немного осталось. Подожди, я скоро закончу!
– А зачем надо пилить ножки? – не унималась я, забыв, зачем пришла.
Эдик расплылся в улыбке:
– Это я сам придумал! Я отпилю ножки и буду сидеть в кресле, как в самолете! Гляди!
И он стал орудовать ножовкой с утроенной силой. Я зачарованно смотрела, как из задней ножки кресла во все стороны летит труха.
Наконец работа была завершена. Эдик гордо продемонстрировал мне две отпиленные ножки, которые почему-то оказались разной длины. Радостно хихикая в предвкушении чуда, Эдик торжественно опустился в искалеченное кресло и откинулся на спинку. Кресло, неловко сбалансировав, жалобно всхлипнуло и обрушилось навзничь вместе с сидящим в нем Эдиком. Я стиснула зубы, стараясь не рассмеяться, глядя, как обескураженный изобретатель вертится волчком вокруг изобретения и, сметая опилки со своего плешивого затылка, растерянно бормочет:
– Что же это? Как же это? Ведь все вымерил и высчитал до миллиметра! Не учел центр тяжести?
– Эдик, – позвала я. – Нам нужна ваша помощь.
Мужичонка тут же забыл о кресле и уставился на меня. Я сказала ему, что мы с подругой тоже кое-что изобретаем и для этого нам нужно открутить дверную ручку. Эдик с готовностью отправился со мной на второй этаж, прихватив несколько отверток. Как Янка и предполагала, он даже не обратил внимания на то, что она пристегнута к двери наручником. Или он понял нас, как изобретатель – изобретателей. Минут двадцать он колдовал над ручкой, что-то бормоча и последовательно меняя отвертки. Я начала подозревать, что результата мы можем и не дождаться и что эпизод с креслом был показателем высокого мастерства Эдика Козочкина.
– Нет, – сказал он наконец. – Не подцепить. Да и зачем вам эта ручка, девчонки? Поиграйте во что-нибудь другое.
– А во что? – глупо спросила Янка.
– Ну, например, что вор забрался к вам в дом и пристегнул тебя к двери наручниками, чтобы ты не мешала ему выносить вещи, – энергично предложил Эдик. – А ты выбралась и вызвала полицию. Классная игра. Рекомендую.
Мы с Янкой переглянулись.
– А как она выбралась? – спросила я.
– Открыла наручник и выбралась, – пояснил Эдик.
– А как? Как я открыла наручник? – вкрадчиво поинтересовалась Янка.
Эдик закатил глаза от нашей непонятливости, сунул самую тонкую отвертку в замок, поковырялся там две секунды, и наручник слетел с руки изумленной подруги.
– Вот так, понятно? – спросил Эдик. – Давай обратно пристегну, сама попробуешь.
– Нет! – взревели мы в один голос. – Мы уже наигрались!
Эдик пожал плечами, сложил инструмент и пошел работать над своим изобретением. А мы собрались и побежали ночевать ко мне. Янка сказала, что домой сегодня не вернется.
После двенадцати Янке вдруг втемяшилось в голову, что сегодня, в рождественскую ночь, мы обязательно должны погадать. А иначе как узнать дальнейшую судьбу? Мы обе оказались неискушенными в таких делах и долго спорили, какие способы гадания наиболее верные. Хотя, честно сказать, ни одного способа мы не знали досконально. То кто-то рассказывал, то где-то видели, помним начало и не помним конца. К примеру, Янка предложила гадать на кофейной гуще. Мне показалось это интересным, мы достали кофемолку, намололи кофе, подруга взялась его сварить. Допив свою чашку, я тупо уставилась на разметавшуюся по донышку гущу. И кто теперь объяснит мне, что я тут должна увидеть? Янка тоже взирала на свою чашку без проблеска озарения. Она сказала, что у меня дурацкий кофе и, соответственно, по такой дурацкой гуще понять ничего нельзя.
Потом она затеяла лить жидкий воск в холодную воду. Но полученные восковые фигурки мы ни с чем, кроме как с кляксами и пауками, идентифицировать не могли. Затем я вспомнила еще один способ: после полуночи нужно выйти на улицу и пойти в северном направлении. У первого встречного мужчины спросить имя. Это и будет именем твоего суженого. Несмотря на то что время было два часа ночи, мы оделись и вышли из подъезда. Только вот застопорились с северным направлением. Потоптавшись, решили остаться у подъезда. Какая разница, идем мы или стоим, мужчина-то все равно может пройти мимо.
За полчаса мимо нас прошел только бездомный кот. Или кошка, мы не стали догонять и уточнять. Имени-то он все равно не скажет. Замерзшие и огорченные нашим неудачным гаданием, мы вернулись в квартиру и стали устраиваться на ночлег.
– А моя бабушка, – сказала вдруг Янка, надевая мою майку в качестве ночнушки, – однажды мне рассказывала, как она в девках гадала и угадала имя своего мужа, моего деда.
– Ну и как? – вяло спросила я, утомленная всей этой чепухой и поздним временем.
– Владимир.
– Я спрашиваю, как гадала, а не как твоего деда звали. Я и так знаю, что твоя мать по отчеству Владимировна.
– Она написала на бумажках много мужских имен и положила их в шапку. И заснула. А утром проснулась, сунула руку в шапку и вытащила первую попавшуюся бумажку. Это оказался Владимир. Она рассердилась, она тогда дружила с Сергеем. А через год вышла замуж за Владимира. Вот так!
– Совпадение, – недоверчиво хмыкнула я.
– А давай попробуем, – загорелась Янка.
– Поздно уже.
– Ну и что? Завтра подольше поспим. Давай?
До четырех утра мы писали мужские имена на клочках бумаги и сворачивали их в трубочки. Потом сложили результаты нашего адского труда в коробку из-под обуви, поставили на мой письменный стол и попадали спать – я на мамин диван, Янка на мою кровать.
Утром я проснулась первая, рванула к коробке, запустила в нее руку, долго шарила, нащупала самую дальнюю бумажку и развернула ее с колотящимся сердцем. Если Геннадий, я просто умру от счастья. А если вдруг Кирилл, то... даже не знаю. Наверное, сердце остановится в ту же секунду.
Я осталась жить. «Сигизмунд» – было написано на бумажке Янкиным почерком. Ну ничего себе! Вот зараза! Я человеческие имена писала, а она что выдумала? Ну-ка, ну-ка, а если еще раз попытаться? «Петр». Не то, это я писала. «Борис» – тоже я. А, вот ее рука. «Никодим», «Харлампий», «Фемистокл». Шутница недоделанная! Ладно, посмотрим, кто будет смеяться последним.
Кляня Лисименко на чем свет стоит и горя желанием отомстить, я вновь засела за бумажки. Я накатала целых сорок штук и насыпала их в коробку вместо старых. На каждом листочке было написано одно и то же имя: «Эдуард Козочкин». А что, он, кажется, давно нуждается в подруге жизни. Отчего не помочь хорошему человеку? Мужик хозяйственный, знает, как тараканов выводить и как наручники открывать. И, опять же, у него есть кресло как в самолете.