Окунувшись в собственные мысли, я не заметила, как чуть не врезалась в группу бредущих домой работяг. Их пионеры уже сладко спали, а тела на автопилоте шли по квартирам. Парень успел поймать меня за руку прежде, чем я разбила их нестройный ряд.
- Они нас не унюхают, - продолжая держать меня за руку, Жданек выглянул из-за угла. - Не должны... - уже не так уверено повторил он.
Я тоже хотела выглянуть, но жуткие звуки за спиной привлекли мое внимание. Как оказалось, до места аварии уже добрались новые одержимые, и теперь дрались за лучший наркотик.
- Идем, Жданек, идем!
- Не спеши! – придержал меня парень. – Надо выждать, когда никого во дворе не будет. Нам в этот дом? – Я кивнула, с трудом отводя взгляд от беснующейся толпы. – Какой подъезд?
- Любой, - я говорила шепотом, словно боялась, что нас не только унюхают, но и услышат. – Там четыре подъезда, а чердак – один на всех. Без перегородок. Там всегда тихо и чисто.
- И голубей нет?
- Нет. Только летучие мыши.
- Час от часу не легче! – Жданек резко дернулся, прячась за угол. Но его движение было столь неожиданным и стремительным, что он затылком ударил меня в нос.
Перед глазами все поплыло, трава стала играть такими оттенками, что я испугалась – а не поменялись ли они с небом местами?
Потеряв ориентацию, я неслась за успевшим извиниться Жданеком. Отметила, что бежим мы через дорогу, пристраиваемся за первым рейсовым автобусом, водитель которого, завидев аварию, сбросил скорость до пешеходной.
Если бы я могла разглядеть номер рейса, мы бы тогда смогли добраться до приюта и пересидеть там. Но мой расквашенный нос и прыгающие солнечные зайчики перед глазами не позволили вовремя сформулировать мысль. Хотя, с другой стороны, мы могли бы привлечь нежелательное внимание к сиротинцу.
Перемещаясь под прикрытием автобуса, мы добрались до автомобильного въезда во дворы. Жданек протиснулся между кустами, потянул меня за собой. Перебежав три метра заросшего бурьяном приусадебного участка, мы добрались до угла дома, вдоль стены – до следующего угла, и юркнули в первый же подъезд. Шесть с половиной пролетов – и мы на третьем этаже еще спящего дома. Вертикальная лестница в четыре перекладины и умелые руки открыли замок отмычкой. Несколько взмахов руками – и мы под самой крышей. Жданек прикрыл аккуратно крышку лаза и кинулся к открытым настежь оконцам, пугая голубей.
Я осталась стоять, слегка сдвинувшись с траектории полета птиц. Испугавшись, они стремились покинуть пространство чердака. А я-то думала, тут, по-прежнему, живут летучие мыши... Нос больше не болел, через спадающий отек стали пробиваться запахи. Такие знакомы до боли, такие родные и жалкие. Это были запахи, цепко держащие в лапках мое ушедшее детство. Это были запахи жизни, которая никогда больше не станет моей.
- Вроде тихо, - сообщил Жданек и направился проверять помещение. – Здесь хорошо. Пересидим.
Его шепот с трудом достигал моих ушей, преодолевая полумрак огромного прибежища. Я пошла на голос.
Мы устали. Мы жутко устали за ночь, но ни один из нас ни слова не сказал, что затея не стоила свеч. Мы были напуганы. Но ни один из нас не давал повода другому усомниться в силе духа товарища по несчастью. Мы скорбели. Но ни один из нас не произнес слов сожаления вслух.
Бросив свой рюкзак на пол, Жданек устроился рядом с ним.
- Надо поспать. К полудню они полностью уйдут в тела доноров. Можно будет сходить за едой и водкой. – Сказал, и закрыл глаза.
Я опустилась на пол. Бронежилет, надетый и забытый, вдруг напомнил о себе, упершись пластиной в кость таза. Пришлось снимать. А в гробовой тишине раннего утра звук расстегиваемой липучки прозвучал громовым раскатом. Я снова не произнесла ни звука – не время и не место для извинений. Мне тоже надо было поспать, но меня все еще слишком сильно колотило – от пережитого и от выпитого. И я предпочла для начала обрести покой, оставаясь в сознании. Чердак дома, где мы с моими родителями прожили много счастливых лет, должен был мне помочь лучше психоаналитика.