Гневом и местью пылали сердца воинов, и если б это пламя способно было зажечь дерево, верно, запылал бы Великий лес, как от лесного пожара. Но людям оставалось полагаться лишь на стальные клинки, ибо не было с ними ни машин метательных, ни щитов осадных, ни чародейских свитков; да и немного пользы было бы от них в лесной чаще.
Грозным и недобрым выглядел Великий лес. Лучи солнца почти не проникали между листьями. Кругом царила тишина: не пели птицы, даже листва не шумела. Кто бы сомневался, что это не к добру! Воины старались ступать осторожно, и многие опасливо прощупывали перед собой дорогу древком копья — не наткнуться бы на медвежью яму или на другую охотничью ловушку. Пальцы людей сжимались на рукоятках мечей и древках копий, и даже лучники вооружились клинками, не полагаясь на стрелы в густом лесу.
Туманная дымка поползла между деревьями, постепенно сгущаясь. Вот она скрыла сапоги воинов; вот поднялась выше, влажными поцелуями касаясь кожи, и мурашки бежали по спинам людей в предчувствии недоброго. Но по-прежнему не было видно врагов, сколько ни вглядывались и ни вслушивались люди. И чтобы сделать шаг, требовалось им больше мужества, чем для того, чтобы одному против пятерых варваров выйти, ибо такова природа человека, что неизвестная опасность страшит больше известной.
Туман сгустился и скрыл воинов друг от друга, и тишина зазвенела, и смерть обрушилась из лесной чащи. Полетели из-за деревьев стрелы, будто сверкающий стальной дождь, и каждая стрела находила цель. Тщетно воины бросались вперед, желая сойтись с врагом на длину клинка. Впустую рубили они воздух, не видя своих противников. С криком падали на зеленую траву, а иные и вскрикнуть не успевали.
Стрелы косили людей, ветви деревьев оплетали ноги и руки, ядовитый туман душил, острые лезвия на длинных рукоятках разили, как молнии. Лишь смутно можно было разглядеть высокие фигуры в зеленой облегающей одежде, которые наносили удар и снова растворялись в тумане. Крик и стон умирающих стоял над лесом, звон клинков, пение стрел, ржание лошадей, в страхе встающих на дыбы.
— Надо уходить! — закричал Матолви зычно, перекрикивая шум боя. — Отступаем! Отступаем!
Он направил коня к Ашурран, которая, укрывшись за своим чудесным щитом, отражала удары.
— Я никогда не отступала, и впредь этого не будет! — огрызнулась она.
Тогда Матолви, недолго думая, ударил ее древком копья в шлем, вскинул на седло и вынес из боя.
Оставшиеся в живых подчинились приказу и стали отступать, не показывая врагу спину, стараясь щитом и мечом прикрыть свой отход. Лесные демоны преследовали людей до границ Великого леса, желая истребить до единого, и даже те, кто покинул лесные своды, падали от копий и стрел, пущенных на невиданное расстояние.
Меньше тысячи бойцов вернулось из проклятого леса, и стали эту битву называть Битвой Багряных листьев: потому что листья в лесу окрасились красным, будто осень пришла, и воинов полегло, как листьев на деревьях, и наконечники стрел, уносивших жизнь, были подобны серебряным листьям, обагренным кровью.
И сложены были такие слова о битве:
Словно листья дубравные в летние дни,
Еще вечером так красовались они;
Словно листья дубравные в вихре зимы,
Их к рассвету лежали рассеяны тьмы. (Дж.Байрон, «Поражение Сеннахериба»)
Будто мало было горечи поражения, наутро людей ждало зрелище еще более страшное. Воины, павшие в битве, вынесены были на опушку леса, и каждому мертвецу рот был засыпан горстью зерна. Послание это было понятно без слов. «Если вы желаете растить хлеб в наших землях и вырубать леса под пашни, вот такое пиршество вас ждет!» И у многих павших сняты были скальпы, будто охотничьи трофеи, отрублены уши или правые руки.
Долго обстреливали лучники опушку леса, так что посеченная стрелами листва осыпалась на землю. Только тогда решились люди подойти и забрать тела своих павших братьев. И было их числом не более двух сотен; а все прочие навеки сгинули в лесной чаще, и даже костей их никогда не нашли.