Осень - это время года, когда я полностью отгораживаюсь от окружающего мира и утопаю в состоянии легкой меланхолии. Мысли обрушиваются на меня огромной лавиной, и я просто не в состоянии предотвратить это. Хотя я даже не против этого.
Мне нравится жить без потребности в общении, зарываясь глубоко в свои мысли, обдумывая каждый свой шаг, сделанный в этой жизни. Что было бы, если я поступила в тот или иной момент совсем по-другому? На многих ли это отразилось бы или только на мне?
Я так устала от этих вечно похожих друг на друга дней, тянущихся на зло так долго. У меня не осталось больше сил на какие-либо чувства. Хочется просто проснуться утром и ничего не помнить. Забыть, кто я такая, забыть все, что со мной происходило, забыть и никогда не вспоминать.
Положив на полку с многочисленными книгами потрепанное издание "Прощай, оружие!", я снова впадаю в отчаяние. Все не должно было так закончиться. Почему жизнь так жестоко обошлась с этими людьми?
За что я люблю это произведение, так это за то, что стоило мне открыть его, как я окуналась в мерзкую осень с вечно моросящим дождем, противными холодными струйками, стекающими по спине; вокруг все становилось серым, казалось, выхода нет, и до конца своих дней я обречена на унылое скитание в тумане воспоминаний.
Я прочла эту книгу от корки до корки несколько раз и могла читать абсолютно везде и при любых условиях, будь это городской транспорт или школа.
- Клер? - тихий голосок раздается из-за двери, когда я только достаю учебник алгебры из полки.
- Входи, - отвечаю я, чувствуя, как внутри зарождается приятное тепло при виде девочки.
- Мама говорит, чтобы мы спускались, ужин готов, - произносит Габриэлла, неловко ступая в мою сторону.
- Хорошо, - я улыбаюсь своей младшей сестре и выключаю настольную лампу.
На лице Габриэллы появляется лучезарная улыбка, и она, подождав меня у двери, протягивает свою худощавую и крохотную руку. Обхватив ладонь своей десятилетней сестры, я хмурюсь. Ее кожу можно сравнить со снегом - настолько она бледная и ледяная.
Когда-то густые волосы Габриэллы больше не переливаются золотыми оттенками на солнце, на месте пухлых щек образовались глубокие впадины, а ярко-голубые глаза вовсе не горят, как в раннем детстве.
Этот ребенок в своей такой недолгой жизни, провел больше времени в больницах, мотаясь по всему свету, чем в родном доме. И, несмотря ни на что, она продолжает жить, надеясь на выздоровление, когда уже другой на ее месте давно бы опустил руки.
- Милая, ты не забыла принять таблетки перед едой? - нежно спрашивает Габриэллу мать, когда мы спускаемся вниз.
- Нет, не забыла, - тихо произносит она, на что получает любящий взгляд матери и ее улыбку.
Как только ее взгляд поднимается выше, встречаясь с моими синими глазами, на ее лице снова появляется безразличие.
- Что сегодня на ужин? - на кухню вбегает Фрэнки в коротких шортах и красной майке.
Мокрые от пота волосы прилипают к его лбу, давая понять, что он только с тренировки.
- Пока не примешь душ и не переоденешься - за стол не сядешь, - косясь на его мокрую одежду, произносит мать.
- Да без проблем, - фыркает он, быстро поднимаясь по лестнице, при этом громко топая.
- Отец сегодня ненадолго задержится на работе, так что подождем его, - отстраненно произносит женщина, проверяя курицу в духовке. Я морщусь и отвожу взгляд в сторону, чтобы только не видеть этого.
- А меня вы зачем позвали? - резко спрашиваю, отходя подальше от места готовки птицы.
- Не хами мне, - яростно сверкнув глазами, отчеканивает мать. - Разложи тарелки на столе.
Я громко вздыхаю и тянусь к стопке белоснежных тарелок. Когда с ними было покончено, я раскладываю столовые приборы поверх салфеток. Поставив на край стола, наполненный яблочным соком кувшин, я с чистой совестью направляюсь в гостиную.
Открыв крышку старого рояля, который достался нам по наследству от бабушки, я начинаю играть свою любимую мелодию наизусть.
Нежные и глубокие звуки, исходящие от инструмента, влияют как успокоительное, заставляя забыть о всей злости, обиде, которую я когда-либо чувствовала. Пальцы перелетают от одной клавиши к другой, и сердце начинает биться в один такт с музыкой.
Как я только решаю сыграть "Лунную сонату" Бетховена, входная дверь с шумом хлопает, известив о приходе отца. Папа никогда не понимал моего увлечения музыкой, считая это тратой времени. Хотя для него любое мое действие и вообще вся моя жизнь этим и является.
Я до сих пор не могу понять, за что заслужила такое отношение. В детстве я думала, что проблема во мне, и всегда старалась найти и исправить свои недостатки, но как только я перешла в среднюю школу, я опустила руки, считая, что отношение моих родителей ко мне уже ничем не изменишь. И я оказалась права...
Закрыв крышку рояля, я громко вздыхаю и направляюсь на кухню, где все уже рассаживаются за стол.
- Фрэнк, Клер, - начинает отец, когда мать накладывает на тарелки приготовленное блюдо и наливает в стаканы сок. - Вам придется на недели две остаться дома одним, мы уезжаем с вашей матерью и Габриэллой в Токио на повторное лечение.
Глаза Френки загораются от радости, которую он пытается скрыть, но как только его взгляд натыкается на худощавое тело, еле сидящее на самом высоком стуле в доме, он сглатывает, в миг становясь мрачнее тучи.
Напичканная таблетками и до невозможности измученная Габриэлла опускает глаза, будто стыдясь этого. Вилка в ее руке дрожит, угрожая в любую секунду упасть. Это причиняет мне огромную боль. Я не могу больше смотреть на то, как с каждым днем ее волосы становятся все реже и реже, а вся жизнь уходит с лица.
- Деньги я переведу вам на карту, раза два в неделю будет приходить Саманта, чтобы проверить вас. Мы вылетаем через два дня.
Обычно, когда наступает момент, когда Габриэлла нуждается в продолжении лечения, либо только один из родителей едет с ней, либо к нам приезжает бабушка. Оставляют нас одних впервые.
- В Японии появились новые технологии по лечению опухолей, и мы надеемся, что хоть в этот раз нам повезет с выбором больницы, - продолжает мать, наконец, сев за стол.
Настроение снова скатывается к нулю. Заметив это, Габриэлла перехватывет мой взгляд и улыбается, давая понять, что не о чем беспокоиться. Она слишком юна для этой болезни, так не должно быть, это неправильно. Этот диагноз лишил ее всего детства. Когда ее сверстники ходят в школу и играют на улице в мяч, ей приходится лишь наблюдать за ними из окна.
Отец роняет вилку на пол, выводя меня из раздумий. Посмотрев на мясо в тарелке, я морщусь и отодвигаю его к краю тарелки. Выждав момент, когда родители начнут обсуждать дела по работе, я прикрываю его овощным салатом, чтобы не было видно.
Однажды, заметив, что я отказываюсь от мяса, отец заставил меня съесть всю говядину, что была приготовлена. Помню, как сидела и беззвучно плакала, растягивая этот момент до трех часов, а напротив стоял отец, крутя в руках ремень.
Поймав на себе ухмыляющийся взгляд Фрэнка, я щурю глаза, заставляя его отвернуться. Он лишь фыркает, переключаясь обратно на свою тарелку с едой.
Поблагодарив за ужин и загрузив свою тарелку в посудомоечную машину, я иду в свою комнату, где делаю все свои уроки и подготавливаю одежду к завтрашнему дню в школе.