Выйдя от Валентины, я нос к носу сталкиваюсь с Соларой. Она провожает меня на жилой уровень Корпуса и уходит, сказав, что ей еще нужно помочь Финну. А я остаюсь стоять перед запертой дверью. Дергаю за ручку, но дверь не поддается. Я отступаю в замешательстве, а потом меня осеняет: теперь на моей руке есть браслет. Подношу запястье к считывателю, и дверь со щелчком открывается.
Кажется, я ошиблась дверью. Это точно не казарма. Слишком уютно. Больше похоже на небольшую кухню. Я уже собираюсь догнать Солару и спросить, куда мне идти, но тут замечаю двери справа и слева, одного цвета со стенами, ведущие в смежные помещения. Почти посредине комнаты — круглый стол. У стены напротив основного входа стоит широкий диван. Оглянувшись вправо, я вижу угловую раковину и несколько настенных шкафчиков над ней.
Я подхожу к одной из боковых дверей, открываю ее и обнаруживаю довольно просторное светлое помещение с пятью кроватями. Над каждой кроватью — небольшая полка, рядом, вплотную — узкий шкаф. Три кровати заняты — они аккуратно заправлены, на полках над ними стоят какие-то мелочи и настоящие бумажные книги. Беру в руки одну. Книга на незнакомом языке, но, судя по рисунку строк, это... Сборник стихов? Наверное, комната с диваном делит казарму на мужскую и женскую половину, и, судя по вещицам на полках, сейчас я зашла в женскую. В похожих условиях жила Микелина — но комнаты медиков намного скромнее, совсем небольшого размера.
Вернув книгу на место, я подхожу к свободной кровати, стоящей вдоль стены слева от двери. На кровати уже лежит свернутое постельное белье — кажется, это место предназначено для меня. Заправляя подушку в наволочку, я понимаю, что мне все-таки стоило взять одежду, которую предлагала Валентина, — сейчас мне даже спать не в чем. Я ложусь поверх одеяла и только теперь осознаю, как сильно устала. Кажется, с сегодняшнего утра, с того момента, когда я точно так же лежала на кровати в медблоке, прошла целая вечность.
Все-таки стоило дождаться врача, думаю я, и это последняя связная мысль перед тем, как меня окончательно затягивает в сон.
Листок, подхваченный порывом ветра.
Мне снится осенний лес, который я видела сегодня во время теста. Листья, желтые и красные листья повсюду — падают, кружась на ветру, шуршат под моими ногами... Я делаю шаг, затем еще один, наслаждаясь этим ни на что не похожим звуком. Но что-то не так, как было прежде, что-то изменилось...
Не сразу, но я понимаю, в чем дело. Это небо — оно темно-красное. Таким оно всегда было для меня, таким я его привыкла представлять. Небо — постоянный гость в моих снах.
Я вздрагиваю от неожиданности, когда что-то горячее касается моего плеча. Повернув голову, я вижу багровую каплю. Пытаюсь смахнуть эту каплю, но лишь растираю ее. Еще одна капля падает, оставляя длинный след на коже — и я чувствую усиливающийся странный запах.
Странный запах, отдаленно напоминающий запах железа.
И он мне знаком.
Так пахнет кровь.
Запах уже невыносим, дышать все тяжелее, полнящийся им воздух становится плотнее. Я слышу нарастающий шум дождя и поднимаю голову к небу. Пытаюсь закрыться от дождя руками — и вижу, что руки по локоть испачканы в крови. Крупные капли падают на лицо, с шипением соприкасаясь с тонкой кожей, обжигая ее. Боль становится нестерпимой — вязкая, шипящая, пузырящаяся кипящая жидкость льется на меня уже настоящим потоком. Задыхаясь, я кричу... И внезапно все прекращается.
Я прихожу в себя на полу. Кожа все еще горит, и я прикасаюсь к лицу, ожидая обнаружить следы от ожогов. Сон закончился, никаких ожогов нет и в помине — но я все еще чувствую обжигающие прикосновения капель крови, все еще ощущаю ее удушающий запах, он никуда не делся. Дурнота подступает к горлу. Шатаясь, я добираюсь до общей комнаты и наливаю в стакан воды. Делаю шаг назад, голова кружится, пол уходит из-под ног, и стакан выскальзывает из ослабевших пальцев. Я стою, вцепившись в раковину. Да что со мной творится?!
— Тебе лучше присесть, — слышу я тонкий голос у себя спиной.
Обернувшись, я вижу, что дверь, ведущая в мужскую часть казармы, приоткрыта, и, выглядывая из-за нее, на меня смотрит мальчик. Ему лет восемь-девять, не больше. Следую его совету и осторожно опускаюсь на стул. Мальчик не сводит с меня любопытного взгляда. Я замечаю, что на нем помятая пижама.
— Я тебя разбудила? — голос звучит как чужой, и я кашляю.
Мальчик кивает.
— Громкий крик. Это ты?
Киваю в ответ.
Мальчик хмурится:
— Кошмар, да?
Я вновь киваю. Меня бьет крупная дрожь, и я обхватываю себя руками за плечи. Еще минуту назад моя кожа горела огнем, а теперь меня трясет от холода. Мальчик продолжает наблюдать за мной.
— Ты уже большая, — говорит он, хмурясь еще сильнее.
— Для кошмаров? — улыбаюсь я несмотря на то, что мне плохо.
Ребенок качает головой, затем, вздохнув, подходит к раковине и наливает воду в другой стакан. Подтащив его к раковине, он забирается на стул и открывает шкафчик над раковиной. Я слышу, как что-то позвякивает, а затем мальчик спрыгивает со стула, держа в руках капсулу. Бросив капсулу в стакан с водой, он протягивает его мне, садясь на стул.
— Пей.
— Что это? — смотрю я на прозрачный стакан у себя перед носом. Капсула с шипением растворяется в воде. Шипящая кровь, льющаяся с небес... Меня передергивает. — Зачем мне это пить?
— Пей! — требовательно повторяет ребенок, и я покорно беру стакан из его руки и делаю пару глотков. Вкус не так уж и неприятен, поэтому я осушаю стакан до дна. Мальчик довольно кивает. Пара минут проходит в тишине, и все это время он не сводит с меня взгляда.
— Почему ты здесь один? — спрашиваю я, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
— Все ушли. Я не мог пойти с ними, я еще маленький. А они все там, наверху, — мальчик показывает пальцем на потолок, затем поеживается. — Наверное, там страшно.
Я внимательно его рассматриваю. Он замечает это и улыбается. Что-то внутри меня замирает.
Ямочки, появившиеся на его лице. Я смотрю на него — и вижу Гаспара, вижу его улыбку, первую и последнюю. Этот мальчик похож на него: черные волосы, карие глаза и эта улыбка... Но мальчик поворачивается, и сходство с Гаспаром ускользает. Мика и Гаспар смуглые, а этот мальчик бледен, поэтому его глаза, на самом деле светло-карие, кажутся темнее, чем есть. Наверное, он брат кого-то из курсантов или капралов.
Вот еще почему Корпус пользуется такой популярностью. Если у курсанта есть брат или сестра, даже в Ожидании, то он может взять этого ребенка под свою опеку. Ускорение обязательно для всех, но если ты курсант, то решение принимать тебе. Судя по тому, что мальчик в пижаме, он живет здесь, рядом со своим братом... или сестрой. Я даже ощущаю нечто похожее на зависть. Он не подвергался Ускорению, а это значит, что он Несовместимый, как и я — но ему повезло намного больше, чем мне. У него есть семья.
— Тебе стало легче, — нарушает тишину голос ребенка, и я с удивлением понимаю, что он прав, мне действительно полегчало. Дрожь утихла, запах крови исчез, и я наконец-то могу вдохнуть полной грудью.
— Что ты мне дал? — интересуюсь я.
Мальчик мнется, но потом все-таки отвечает:
— Успокоительное. Видел, как Альма прятала его в шкафчике... Ей не говори, рассердится, — совсем робко прибавляет он.
— Откуда ты знал, что оно поможет?
— Ты спала. А когда проснулась, тебе было плохо. И чудилось... — мальчик подергивает плечиками, — чудилось всякое. — Он вопросительно смотрит на меня и после моего кивка продолжает: — Это все — отголоски. Я удивился, потому что ты уже большая — но не знаешь, что с тобой происходит. Со мной тоже такое было, после того, как нам в Школе показали тренировочный рендер. А это лекарство помогло. Оно прогоняет отголоски. А сейчас тебе нужно поспать. После лекарства кошмаров не будет, честно-честно.
— Отголоски, — повторяю я. — Это все из-за рендера?
— Ага, — кивает мальчик. — Твоему мозгу не нравится, что его пытаются обмануть. Но со временем он привыкнет.