Пандемия (на лечении)

продолжение части 4.8

          - Значит, мой отец искупил грехи, и, следуя вашей мифологии, морфы не должны были его утащить.
          - А? – теперь Михаил погряз в раздумьях. Гадал, каким образом кулон в виде языка пламени оказался у Джона. Основатель сам отдал, отойдя от дел? И это в самом начале преобразования мира! Или Леонелли в последнюю встречу с ним, в Чикаго, убил его? Как он, Михаил, расправился с ментором Александром, задушив старика прямо здесь, в этом кабинете, в кресле для посетителей, напротив которого сидел Андрей. Убил и повысил себя в должности.
          - Говорю, что отца не должны были тронуть твари, раз он полностью отдался служению церкви.
          «Какая наглость!» - Михаил пропустил слова санитара мимо ушей. – «Понятно, почему Джон не мотается челноком между Штатами и Эстонией, передавая Основателю те сообщения, что телефоном, факсом или интернетом не отправишь. Зачем, если ты сам босс? Я придумал и проработал план. Повлиял на людей, даже на того же Джона, чтобы они подключили свои связи. А сливки снял Леонелли!».
          В какой-то миг Михаил осознал, что уже некоторое время Андрей смотрит на него и молча ждёт ответа. Как и американец, заметивший отрешенность коллеги, уставившегося в одну точку на стене. Он судорожно начал вспоминать, что говорил сын ментора. В голове отложились лишь обрывки фраз. Словно дорогое вино, Михаил покрутил слова на языке, пока не догадался, о чём была речь.
          - Мы рождаемся грешными и умираем таковыми. Лишь Богу решать, искупил или нет. И ваш отец не отдался служению полностью, - Михаил пальцем показал на рисунок и обвёл рукой книги, не являвшиеся «правильной» литературой. – Его мысли порой занимала прежняя, мирская жизнь, тяготела размолвка с сыном...
          Беседа с Андреем наскучила ментору. Цепочка, вот что завладело его сознанием, и он решил скорее завершить разговор, чтобы с Джоном расставить точки над собственными «i».
          - И раз выродки утащили, значит, он не был чист мыслями и поступками. Послушайте, Андрей. В вас сидит обида на отца. Я же раскрутил на откровенный разговор. А как принято в нашем обществе, о покойных либо хорошо, либо ничего. Он принял мученическую смерть. Не будем терзать ещё и его душу.
          Андрей сложил рисунок и убрал в карман красной куртки.
          - Не будем, - он тяжело вздохнул. – Я приехал за отцом. Собирался попросить прощения, чтобы мы провели то скоротечное время, что отведено нам, когда каждый выход в город похож на нажатие спускового крючка в русской рулетке. Но его не стало. Мы не успели простить друг друга...
          - Вам надо исповедоваться, чтобы не взваливать этот груз на свои плечи.
          - Переживу, - Андрей не собирался изливать душу сектантам, он и так много рассказал. – Надо ехать дальше. Дома ждёт жена, которой я тоже хочу сказать главное.
          - Один, через весь город? Побудьте немного здесь. Я решу неотложные вопросы и в память о вашем отце помогу с женой. Думаю, многие из прихожан вызовутся.
          - Благодарю. Я справлюсь. До вас добрался из Мустамяэ в полном одиночестве. Ничто не помешает мне доехать до дома.
          - Я настаиваю, - Михаил ещё не придумал, что делать с Андреем. Главное, чтобы никто не связал теракты с Церковью Откровений. Он старался не сказать лишнего, но один раз проговорился, что события в столице совпадают с текстами писания. При таком отце Андрей далеко не глупый человек, и однажды, с чей-то случайной подачи, сложит мозаику целиком. За ним стоит приглядывать.
          - Хорошо, - Андрей встал. – Я подожду, - он не спешил к жене, ожидая проявления симптомов. Инкубационный период подходил к концу, хотя никто точно не сказал бы его фактическую продолжительность, так как в палатке инфекция у пострадавших в катастрофе и заразившихся врачей проявилась по-разному. Как ориентир Андрей и Марика определили самый длинный временной отрезок из числа зафиксированных. – Можно вопрос?
          - Да, пожалуйста.
          - Где здесь туалет?
          - От лестницы направо. Там увидите.
          Андрей поблагодарил Михаила и покинул кабинет.
          Он спустился в зал для собраний, где продолжала кипеть работа по укреплению церкви. Андрей задумался о том, когда прихожане успели раздобыть строительные материалы. Это явно не был резерв из подсобки, чтобы подлатать трещину в стене, заменить выпавший кирпич или подремонтировать протекающую крышу. Блоков, цемента и досок хватило бы разделить просторный зал не только на отдельные комнаты, но и на два этажа.
          От размышлений его отвлёк один из мужчин с ружьями, с одухотворённым лицом, широко раскрытыми глазами и подёрнутой грустью дружелюбной улыбкой. Он выразил соболезнование и крепко пожал Андрею руку. Мужчину сменила пожилая женщина в платке, укрывшем седые волосы, очках, с теми же эмоциями, что и у предшественника. Двойник в юбке до пола, или клон - для Андрея они были на одно лицо. Женщина посочувствовала его утрате, доверительно глядя ему в глаза. Приобняла.
          С соболезнованиями стали подходить и другие прихожане, отрываясь от дел. Андрей благодарил каждого, медленно пробираясь к туалету. Он ощущал искусственность в участии собравшихся в зале людей. Мужчины и женщины, повторяя друг за другом, словно мантру, говорили искренне, потому что его отец для них был всем: советником, психологом, родственной душой, учителем, проводником сквозь мрак реальности к свету фантазий о рае. Но Андрей не верил им. От соболезнований и приторного сочувствия он готов был вставить два пальца в рот, да поглубже, чтобы его вырвало.
          Андрей заскочил в туалет и закрыл дверь на защёлку. Отгородился от похожих на зомби людей. Они не высасывали мозги, они проникали в них. Отвлекая вниманием и заботой, откладывали личинки покорности и смирения. Заполняли собой, как стадо зомби обступает жертву, все пустоты внутри человека и рядом с ним, подсаживая на иглу неравнодушия и значимости для этих эмоциональных двойников.
          Он прислонился к двери и отдышался, переваривая увиденное и услышанное в стенах церкви. Из кармана куртки достал рисунок. Развернул.«Мама» и «папа» над тремя лиловыми фигурами расплылись. Андрей моргнул. Подписи прояснились, но ненадолго. Вновь затуманились, осталось лишь «я». Он съехал по стене на пол и зарыдал.