Даня
Настя сидит на кровати и мнет подушку у себя на коленях. В который раз я пытаюсь как можно незаметнее присмотреться к ее животу. После того как битых полчаса расхаживал по комнате и силился успокоить свой пульс, я упал наконец в одно из кресел.
Теперь я подбирал правильные слова, но мысли в голове путались, и я не мог извлечь из них ни одной связной фразы.
Как?
Как, черт возьми, мы будем заботиться о ребенке?
Как мы сможем утаить его от отца?
А разве можно учиться в Оксфорде, имея на руках маленького ребенка?
– Я не хотела, чтобы ты узнал об этом таким образом.
Я поднял взгляд. Напряжение, в каком находилась Настя, было очевидно. Щеки ее пошли красными пятнами, плечи поникли.
– Я… я не знаю, что и сказать.
Я казался себе полным дураком. Вместе с тем стало ясно, каким эгоистом я был все последние недели. Я горевал лишь о собственной судьбе, о своей утрате, о моем разбитом сердце и нечистой совести. Все это время моя сестра знала, что беременна, и думала, что не может мне об этом рассказать. Разумеется, есть вещи, которые мы друг от друга скрываем, но не такое же. Не такое серьезное и меняющее всю жизнь.
– Тебе и не надо ничего говорить, – прошептала Настя.
Я мотаю головой:
– Мне так жа…
– Нет, – перебила она меня. – Не надо жалости, Данила. Тем более твоей.
Я впился пальцами в подлокотники кресла, чтобы не расхаживать по комнате. Ткань обивки затрещала от моей хватки.
Та пропасть, что возникла между мной и Настей, когда я высказал ей эти непростительные слова, кажется мне непреодолимой. И я не знаю, о чем я могу ее спрашивать, а о чем нет. К тому же я вообще не разбираюсь в беременностях Я закрыл глаза и стал обеими руками растирать себе лицо. Во всех конечностях я чувствовал усталость, как будто постарел за последние часы и мне теперь не восемнадцать, а восемьдесят лет.
В конце концов, я откашлялся.
– Как ты об этом узнала?
Настя удивленно посмотрела на меня.
– Мой… Э-м-м… – и без того нерегулярный цикл… Я поначалу даже ничего не подумала, когда месячные не пришли. Но через некоторое время что-то заподозрила, потому что чувствовала себя странно. – Она пожала плечами. – И я купила тест на беременность. Мы тогда были в Питере. Я сделала тест в туалете ресторана и чуть не рухнула, когда он оказался положительным.
Я смотрел на нее, качая головой:
– Когда это случилось?
– В ноябре.
Я тяжело сглотнул. Два месяца назад. Уже два месяца Настя хранит эту тайну; наверное, она умирает от страха и думает, что совершенно одна. Если даже меня это признание выбило из колеи, каково же ей-то было все эти недели? Вдобавок ко всем другим событиям.
Мне сразу захотелось подойти к ней.
– Я даже представить себе не могу, что ты чувствовала.
– Я… я никогда не чувствовала себя такой одинокой. Даже после той истории с Витей. Я бы никогда не подумала, что будет еще хуже.
– Он об этом знает? – осторожно спросил я.
– Нет.
Настя явно старалась держаться, но я-то видел по ней все ее отчаяние. Наверное, эти два месяца она прилагала особые усилия, чтобы сохранить свою тайну и никому не показать истинных чувств. Я ненавидел себя уже только за то, что бросил ее в таком состоянии. И все это время думал только о себе.
Но теперь с этим покончено. Я понятия не имею, что ждет Настю в ближайшие месяцы. Но в эти секунды мне на сто процентов было ясно, что ей не придется проходить через все это в одиночку.
Я набрал в легкие воздуха и встал.
Садясь рядом с ней на кровать, я отодвинул в сторону все свои чувства – печаль, боль, ярость. Осторожно взял ее за руку:
– Ты не одна, – заверил я.
Настя вздохнула:
– Ты только говоришь так. А в следующий раз, как только разозлишься, опять будешь грубить.
Слезы текли у нее по щекам, и тело дрожало, когда она подавляла рыдания. Мне было невыносимо видеть ее такой.
– Я серьезно, Насть. Я буду с тобой рядом. – Я сделал глубокий вдох. – Я больше не тот человек, каким был в тот момент, когда отец рассказал нам, что произошло. Я не хочу им быть. Я был просто… не готов к этому. Я не был достаточно сильным и теперь жалею об этом.
– Ты раздавишь мне руку, – пролепетала Настя.
В какой-то момент я действительно потерял над собой контроль. Но, проследив за взглядом Насти, я включился и отпустил ее.
– И за это извини, – я виновато улыбнулся.
– Ах, Даня, – Настя вдруг склонилась ко мне и положила голову на плечо. – Ты правда сделал больно куче людей.
Я мягко гладил ее затылок.
Раньше мы часто так сидели. Когда нам было по пять лет, Настя прибегала ко мне в кровать, если снаружи сверкали молнии или гремел гром, и в десять лет, когда отец на нас кричал за плохие оценки или поведение, и в пятнадцать лет после той истории с Грэгом она иногда ночью стучалась ко мне в комнату и молча забиралась под одеяло. И я всегда гладил ее по голове и говорил, что все будет хорошо, даже если сам не был в этом уверен.
Интересно, помнит ли она эти моменты или вытеснила из памяти эту часть нашего прошлого. Вытеснять людей мы, Милохины, горазды.
– То, что я сказал, было неправдой. Ты самый важный человек в моей жизни.
Настя замерла, и с каждой секундой ее молчания я чувствовал себя все более незащищенным. Я судорожно искал, что бы еще добавить для того, чтобы разрядить обстановку, ничего не приходило в голову. И я недолго думая решился задать вопрос, который больше часа вертелся в мыслях.
– А ты уже была у врача? Я понятия не имею, как это все делается. У тебя все в порядке? И для чего эти витамины – значит ли это, что организму чего-то не хватает, или как?
Я заметил, как напряжение постепенно оставляет Настю. Она сделала глубокий вдох и повернула голову, чтобы взглянуть на меня. И в тот момент, когда на ее лице показалась легкая улыбка, я понял, что мы справились с этим. Перешагнули через пропасть между нами.
– Витамины мне прописали на первом же осмотре; я думаю, их прописывают каждой беременной. На последнем обследовании подтвердилось, что у меня все в порядке. – Она засомневалась. – Если не считать одной маленькой неожиданности.
Я поднял брови:
– Еще одна?
– У меня будет двойня.
Я недоверчиво уставился на Настю:
– Ты шутишь.
Она помотала головой и достала телефон. Открыла фотогалерею и показала мне снимок, где на темном фоне виднелись светлые очертания маленького тела. Затем она перешла к следующему снимку. Собственно, он был такой же, как и предыдущий, разве что рядом с первым контуром отчетливо был виден и второй.
Внутри все перевернулось, появились странные ощущения. Одновременно у меня вырвался недоверчивый смешок:
– Это слишком безумно, чтобы быть правдой.
Настя улыбнулась:
– Я в первый момент тоже рассмеялась, потому что случившееся в голове не укладывалось. Правда, я в то же время и заплакала. Юля, наверное, решила, что у меня нервный срыв.
При упоминании имени Юли я автоматически выпрямился:
– Юля была с тобой у врача?
Настя, избегая моего взгляда, с большим интересом разглядывала телефон со всех сторон.
– Да. Она давно все знает.
Я потер ладонью подбородок. В горле у меня разом пересохло.
– Я попросила ее никому не говорить. Пожалуйста, не сердись на нее.
Я лишь помотал головой. Потом завалился навзничь и закрыл ладонями лицо.
Юля все знала.
Юля поддерживала мою сестру. После всего, что я сделал, она не оставила Настю одну. В отличие от меня.
Я не мог дышать.
– Дань? – шепотом окликнула Настя.
У меня дрожали руки, но я не мог отвести их от лица. Было стыдно. За все. Все ошибки, которые я совершил как друг и как брат, тяжким грузом обрушились на меня, грозя полностью раздавить.
Сестра отвела мои руки и с тревогой заглянула мне в лицо. В глазах ее я прочитал понимание. Она упала рядом со мной, и мы вместе смотрели вверх на люстру, свисавшую с потолка комнаты.
– Насть, – прошептал я в тишине, – какое же дерьмо я натворил