– Не обращай на них внимания, это – часть игр, в которые он пытается играть.
Я оборачиваюсь, глядя на него снизу вверх:
– Он не может всерьез думать, что я буду безмолвной идеальной статуей.
Глаза Димы скользят по моему лицу.
– Если он это сделает, мы быстро это исправим.
Я долго смотрю ему в глаза, потом он отступает и показывает в сторону ванной.
– Я тебе скажу, если еду привезут, а ты все еще будешь там.
Он отворачивается и идет к балконным дверям.
– Дим.
Он оглядывается через плечо.
– Спасибо тебе. Я знаю, ты не согласен, но ты не должен был этого делать.
Он грустно улыбается.
– Ты права, я не согласен.
Я тихо смеюсь и иду в ванную, но останавливаюсь у двери. Оглядываюсь через плечо, и мой рот сжимается: обнаруживаю, что он смотрит на меня, потрясая телефоном в воздухе.
– Я звоню ему, – тихо говорит он. – Прими душ, я введу тебя в курс дела, когда ты выйдешь.
Я не отвечаю и иду прямо в ванную. Я закрываю дверь, кладу нож и айпод на стойку, затем включаю воду и вхожу в одежде, холодная вода и все такое.
Это безумие.
Браки по договоренности и многолетние союзы. Это чушь собачья. И все потому, что мертвый человек дал обещание, которое не смог сдержать.
Я снимаю с себя промокшую одежду и бросаю ее на стеклянный пол. Я не знаю, как долго я стою под струями воды, потом раздается легкий стук в дверь.
Сначала я игнорирую его, но он становится все громче и громче, и я замираю.
А потом снова стучат, но это не рука по дереву – это метал
Я не выключаю душ, но медленно выхожу и заворачиваюсь в полотенце.
Стук становится громче, сильнее, настолько, что дерево сотрясается от удара о раму.
Я достаю свой нож и медленно обхватываю пальцами ручку.
Нож все еще в руке, я медленно поворачиваю замок.
Стук начинается снова, и я готовлюсь толкнуть ее, чтобы открыть.
– Отойди от этой двери! – внезапно кричит Дима. – Какого хрена ты, по-твоему, делаешь?!
– Мне нужно... – отвечает другой голос, но его прерывают.
– Тебе нужно, блядь, свалить, – требует Дима.
– Скажи ей, чтобы открыла дверь.
– Оставайся внутри, Т/и.
Моя губа дергается.
– Мне нужно убедиться, что она там... одна.
У меня отвисает челюсть, и Дима издевательски смеется.
Я быстро вытираюсь и надеваю нижнее белье и рубашку, которую дал мне Дима.
– Ты думаешь, после всего сегодняшнего дерьма она уже была бы там с ним? – медленно произносит Дима.
– Я...
– Уходишь. Ты, блядь, уходишь.
Я рывком открываю дверь и пристально смотрю на громилу передо мной.
Его глаза обращаются ко мне на мгновение, а потом он быстро переводит их за мое плечо.
Значит, никакого уважения со стороны охраны Грейвена. Будем знать.
– Мисс Шепс .
– Отвали, делай свой осмотр и убирайся. – Я протискиваюсь мимо него, хватаю одеяло с маленького стульчика и выхожу на балкон.
– Его здесь нет, – говорит ему Дима. – А теперь возвращайся к своему боссу и доложи об этом. Будь уверен, ему сообщат, что тебя надо уволить первым.
Проходит несколько мгновений, а затем хлопает дверь.
Дима выходит на балкон всего через несколько секунд, держа в руке боксеры.
Я беру их, быстро надеваю и бросаю дурацкое одеяло на пол.
– Вот чем мы теперь будем наслаждаться.
– Похоже, – говорит он. – Я это улажу.
Я киваю, отводя взгляд. Я знаю, что он это сделает.
Раздается легкий стук в дверь, и Дима быстро оглядывается через плечо, а потом снова смотрит на меня.
– Знаешь что, я не голоден.
– Я тоже.
Я иду за ним внутрь и стою в стороне, пока он открывает дверь и велит персоналу отнести еду обратно на кухню.
Когда он закрывает дверь и поворачивается ко мне, мой взгляд скользит к дивану-кровати, которую он, очевидно, приготовил для себя, пока я была в душе.
Я хмурюсь:
– Тебе не обязательно спать там.
– Я знаю.
– До сегодняшнего дня было не обязательно.
Он кивает, переводя взгляд со своей импровизированной кровати на меня.
– Ты права. Но сегодня многое произошло, Т/и. Я думаю, тебе нужно провести хотя бы одну ночь в постели наедине со своими мыслями.
– Да, а что нужно тебе, Дим? – спрашиваю его я.
Он облизывает губы, зная, что это важный вопрос.
– Мне нужно убедить себя, что я не предал своего брата, и я не могу сделать это, ложась рядом с тобой в первую же ночь.
Глубокая боль разливается у меня под ребрами, и я отворачиваюсь, иду к кровати и забираюсь под одеяло.
– Если он и чувствует себя преданным, он ненавидит за это себя.
– Да.
Дима проскальзывает под свое одеяло, уставившись в потолок.
– Это хуже всего.
Да.
– Мы завтра идем в школу?
– Мы сказали, что идем, но я думаю, что не стоит.
– Согласна. – Я смотрю в стену. – Мы также сказали, что впустим Коллинза снова, не проломив ему голову, можем ли мы не делать и этого?
– Он не переступит черту.
– Я не знаю, он многое потерял сегодня, на его взгляд. Он либо свалит к чертовой матери, либо нет.
– Он потерял жизнь, которую, по его мнению, заслуживал, как мы и предупреждали. Если он создаст проблемы, у него не будет шанса найти другую.
Мы оба долго молчим, а потом я говорю ему:
– Знаешь, несмотря на все это сомнительное дерьмо, сегодня я прониклась уважением к твоему отцу.
Дима смотрит в мою сторону, легкая складка появляется у него на лбу.
– Мы оба были в его руках в течение многих лет. Он мог бы устроить брак, когда мы были маленькими, но он этого не сделал. – Я пожимаю плечами. – Иметь все, что, как он думал, он хотел, не стоило того, чтобы потерять тебя.
– А теперь он, возможно, потерял всех нас.
Я киваю:
– Он должен понимать, что вы трое – больше того, чем он мог бы когда-либо стать, держу пари, это все, чего он хотел. При возвращении домой он был словно выброшен обратно в мир, которого он не видел так давно, что он запутался. Может быть, ему нужно время, чтобы разобраться во всех изменениях.