Дворец с самого утра стоял на ушах, однако царящая внутри суета была скорее по-праздничному оживленная, нежели удушающе нервозная. Отовсюду доносились чьи-то деловитые голоса, шумно передвигалась мебель, сооружались всевозможные сложные и не очень конструкции, стенды, подмостки. Кто-то по-старинке подметал полы, начищал плафоны, выгребал золу из каминов... — словом, у каждого было свое ответственное задание. Многочисленные волонтеры сновали по всем этажам, выполняя не менее многочисленные поручения и занимаясь подготовкой заключительной части Солнечной недели — Ярмарки волшебства.
Солнечная неделя всегда проводилась в середине лета — в самые теплые деньки. Даже если вдруг набегали тучи, стихийные чары ("чарами" или "чаровниками" называли наделенных колдовскими силами жителей королевства, где обитали волшебные существа — своеобразый аналог "магов" среди людей) тут же разгоняли их с помощью ветра, так что ничего не могло омрачить предстоящие празднества. Ведь гуляния эти всегда проходили с большим размахом, а каждый день был расписан по минутам в строгом соответствии с вековыми традициями.
Все начиналось в понедельник с Охоты на Златосвет — цветок с ярко-желтыми пылающими, точно костер, листьями, чье изображение украшало герб королевства. Этот цветок обладал поистине удивительными целительными свойствами и мог вылечить почти любую болезнь и снять даже самый сильный наговор, но беда в том, что характер у него был... как говорится, будь здоров. Мало того, что он распускался исключительно в единственном экземпляре в течение всего года, так он к тому же был той еще капризулей: особая минеральная почва, определенный угол падения света, уровень влажности... — садовые чары носились с ним как с настоящей королевской особой. Впрочем, можно сказать, что так оно и было, ведь цветок исконно принадлежал королевской семье, члены которой лишь в определенный момент, несколько сотен лет назад, решили разыгрывать его среди жителей.
И вот, в первый день Солнечной недели Златосвет высаживали в чаще дремучего леса — и начиналась Охота, где каждый совершеннолетний чар мог попытать шанс отыскать заветный цветок. Однако тот и тут был непрост: будучи волшебным, он умел перемещаться, маскироваться, создавать иллюзии, различные ловушки — делать все, лишь бы его не нашел тот, кто ему не нравится. А понравится этому цветку было крайне тяжело, ведь он считал, что достоин только самого достойнейшего из достойнейших. И повезло еще, если такой найдется, ведь в противном случае Златосвет своим ходом демонстративно возвращался в королевскую оранжерею и по-королевски доживал там свой век, пока не вырастал его приемник. Но периодически все же мелко пакостил из вредности, как будто напоминая о своем присутствии: то подговорит другие цветы засыпать дворец пыльцой, то накидает земли кому-нибудь под подушку или что-то еще в таком духе. И конечно, никого излечивать он в таком состоянии не собирался: а потому и украсть его, несмотря на чудесные свойства, никто даже не пытался — тот в лучшем случае просто вернулся бы в оранжерею, а в худшем наслал бы в отместку добротную хворь на своего похитителя, чтобы тому жизнь малиной не показалась.
Следом за Охотой наступал второй день Солнечной недели — вторник, который называли также Памятным или Семейным днем. Главные почести во время него было принято воздавать старшему поколению — символу прошлого, "корням" древа жизни, а также юным чарам — символу будущего, "листьям" древа жизни. В этот день основным мероприятием была масштабная театральная постановка, которая транслировалась по зачарованным зеркалам во всем королевстве. Каждый год выбирали разные сюжеты, но обычно все они повторяли какие-то ключевые исторические моменты: чары и волшебные существа долго репетировали, готовили декорации, костюмы — и давали отличное выступление, получая массу оваций.
Среда отводилась под Солнечные гадания. Те неизменно уступали по значимости Рождественским гаданиям, когда делались предсказания на год — Рождественские были торжественнее, праздничнее и, надо признать, точнее. Плюс, в Рождество среди юных чаровников было популярно гадать на суженого и суженую, что на Солнечных гаданиях не делали. Зато летние предсказания любили чары, занятые земледелием, — им предстояло осенью собирать урожай, а во время гаданий можно было не только узнать о том, как и когда это лучше делать, но и наложить чары, защищающие от заморозков, насекомых, засухи и прочих неприятных факторов. А еще Солнечные гадания были полезны тем, кто давно мечтал о потомстве или уже ждал его — можно было не только заранее узнать о поле ребенка, но и заглянуть немного в его судьбу. Но только совсем немного — Единый закон запрещал вмешательства в чью-то линию жизни, особенно ребенка: это вызывало дестабилизацию её структуры и могло привести к ужасающим последствиям.
Четверги были примечательны тем, что во время них на территории королевства было запрещено любое колдовство. Разумеется, никто не мог отследить мелкие бытовые заклинания, да и сурово наказывать за чародейство не стали бы. Но реши ты поколдовать на площади на глазах у других жителей — и множество осуждающих взглядов тебе точно обеспечено. Считалось, что, с одной стороны, такое временное воздержание напоминало о том, как чарам повезло владеть волшебством, а также пропагандировало разумное его использование. Ведь волшебные силы чар были ограничены: их следовало экономить, а при беспорядочном использовании они быстро истощались — их восстанавливали хороший сон, еда и отдых. Зато после целого дня без колдовства на следующее утро волшебной энергии было куда больше обычного. Это как нельзя кстати, к тому же, приходилось именно в Солнечную неделю, ведь после четверга всегда наступала пятница.
В пятницу все могли наблюдать за самой зрелищной частью недели — Международной волшебной олимпиадой. А точнее, её финальной частью — Боевыми поединками. Задолго до этого весной в каждом из трех соседних королевств — двух людских и одного, где как раз обитали чары — проводились свои отборочные этапы, состоящие из письменных экзаменов, тестов практических навыков и полос испытаний. И лишь получившие в результате них наибольшее количество баллов чары и маги допускались к Боевым поединкам. Те проводились на огромной арене при АОРИ — Академии Очаровательных и Разочаровательных Искусств.
От каждого королевства выдвигались десять претендентов, и все они бились в астральных поединках, пока не оставалось два финалиста — как правило, два самых сильных чара или чаровницы. Маги прежде еще никогда не добирались до финала: люди, населявшие два соседних королевства, не владели волшебством в привычном для чар понимании. Если волшебные силы были самой сущностью чаровников, текли в их жилах и производились самостоятельно, как та же кровь или, например, слюна, то люди могли лишь извлекать волшебство из предметов, волшебных по своей сути или заколдованных чарами, а также природных явлений или драгоценных металлов, которые отлично накапливали магию, — в общем, из любых неживых объектов. Поэтому каждый маг носил какое-то украшение — браслет, кулон, серьги, пояс или тиару, — в котором удерживалась волшебная сила. И хотя они могли накопить достаточно энергии, сравнявшись со среднестатистическим чаровником или даже став еще сильнее, им все равно было не тягаться с самыми могучими чарами, чья сила шла изнутри.
В субботу утром давался парад в честь победителя Международной волшебной олимпиады. Город заполоняла шумная разноцветная толпа, по улицам двигались платформы, сооруженные представителями различных рас, сословий, профессий — всеми, кто захотел представить себя и чье появление было согласовано с королевским дворцом. Сам победитель олимпиады ехал на самой почетной платформе в сопровождении действующего члена королевской семьи — на данный момент, Ее Величества Королевы Йевон Третьей, Рассветной Капле в Солнечном Соцветии. Подобное необычное длинное имя при рождении получал каждый чар, однако то держалось в страшной тайне, поскольку его знание посторонними делало носителя уязвимым — во всех случаях, кроме правителя королевства. Считалось, таким образом он как бы демонстрировал открытость перед жителями и определял себя в первую очередь слугой народа. Но слухи по этому поводу ходили и другие: кто-то говорил, что члены королевской семьи имели наследственную врожденную защиту, так что в любом случае на них никак не повлияешь с помощью имени, а кто-то думал, что объявляемое на коронации имя на самом деле фальшивое. В принципе, любой из вариантов имел право на жизнь.
В завершении шествия победитель олимпиады объявлял свое Желание — его он получал в награду от самой королевы. Предполагалось, что Желание может быть любым, однако на деле имелось множество мелких оговорок и подковырок. К примеру, королева не могла выполнить желание, противоречащее воле и правам другого чаровника, волшебного существа, мага или человека — то есть, не могла, допустим, влюблять друг в друга, проклинать или, не дай Единый, убивать. Не могла она отдать и свою корону, ведь она была её по праву — в общем, при желании от любого неудобного Желания можно было увильнуть. Зато довольно охотно выполнялись такие желания как осыпать золотом, дать должность при дворе, при Академии, подарить дом, участок, какой-то волшебный предмет, разрешить научные исследования или отправиться в путешествие — вот это запросто!
А вот после парада с наступлением темноты начинался Главный Шабаш. И это было самое безумное и разгульное действо во всем году: дурманящая атмосфера, бешеные танцы вокруг костра, струящееся рекой вино, громкие песнопения и прочие недетские увеселения — под покровом ночи все становилось дозволено, а о произошедшем на Шабаше принято было впоследствие помалкивать. Как говорится, все, что случилось на Шабаше, остается... Где? Правильно, на Шабаше. И еще одна немаловажная интересная деталь: на Шабаш нужно было приходить в чем мать родила, поэтому публика там собиралась очень... откровенная. Но даже самым чопорным и важным чаровникам требовалось порой отдыхать, так что и они отбрасывали всякий стыд — ведь ему не место на таком разудалом и беспутном празднике. Не являлась стабильно на Шабаш лишь королева, совсем пожилые и, разумеется, несовершеннолетние чары.
И наконец, в воскресенье днем, когда взрослые окончательно приходили в себя после веселой ночки, начиналась Ярмарка волшебства. С помощью заклятия расширения королевский дворец увеличивался в несколько десятков раз, дабы вместить в себя волшебные товары, часть которых привозили из дальних земель торговцы, а часть производили здесь, во дворце. Книги, зачарованные мечи, стрелы, бьющие точно в цель; обереги от сглазов, настойки для сияния кожи, шары-прорицатели, сладости, от которых изо рта пару минут сыпались цветы... — чего только не было в наличии! И что примечательно: все было проверено, одобрено и точно действовало так, как нужно. Ведь ярмарки на самом деле проходили повсеместно и для них не требовался специальный повод. Вот только торговцами зачастую выступали не чары, а волшебные существа вроде гномов или фей, которые не несли ответственность за товар и любили подшучивать. Так купишь как-нибудь у какой-нибудь хихикающей феи зелье для смены цвета волос, а на следующее утро вовсе без них останешься — и это если повезет. А вот на Ярмарке волшебства о таком переживать не стоило — все было честно.
Но убедиться в подлинности товаров — это только полдела. Ведь нужно было все организовать, подготовить дворец, убраться, расставить стеллажи, прилавки, все разложить по местам, украсить — и все это выпадало на долю "волонтеров" в лице младших студентов АОРИ от семи до семнадцати лет включительно (ведь им не нужно было приходить в себя после Шабаша). И поэтому юные несовершеннолетние чары с самого утра трудились во дворце под пристальным наблюдение госпожи Гечхоль — наставницы младшего курса.
И вот прямо сейчас эта немолодая женщина с острым длинным носом в темно-зеленом одеянии, в одной руке держащая какой-то список, а другую положив на плечо незнакомого мальчика, громко поинтересовалась у студентов вокруг:
— Кто-нибудь видел Исыль и Миран?
А тем временем неподалеку, в соседней секции за углом, две пятнадцатилетние чары, тащившие вдвоем огромное дерево в горшке, с громкими охами опустили его на пол рядом с другими точно такими же. Весь проделанный ими путь можно было легко отследить по рассыпанным позолоченным листьям вперемешку с мелкими монетами — те тянулись аж с самого входа до специально выделенного под различные растения павильона.
— Умоляю, скажи, что это было последнее дерево, — простонала одна из них с ярко-розовыми кудряшками, частично прилипшими ко лбу от пота, согнувшись в три погибели и пытаясь отдышаться. — И кто, во имя Великих, додумался выставить на продажу восемнадцать денежных деревьев? У него что, целая роща?!
Её светловолосая подруга с длинной косой, облаченная в форменные светло-голубые жилет и юбку студента АОРИ, улыбнулась, перекатывая в ладони круглую холодную монетку:
— Может, кто-то опять поверил, что все монеты на денежных деревьях настоящие?
— Дураков хватает, — глубокомысленно согласилась первая.
На самом деле, настоящие монетки на деревьях тоже бывали — они, в отличие от ненастоящих, намного теплели в руках, — но их было совсем мало. Да и кто станет ради такой мелочи щупать каждую? Зато денежные деревья приманивали домашних карманных фей, а ходило поверье, что если такие селились в домах, то семьи обходили стороной бытовые неурядицы. Но никаких точных доказательств правдивости этого факта не существовало, и вполне вероятно, что эту нелепицу распространяли сами карманные феи — они, как и многие другие феи, были слишком легкомысленны, чтобы трудиться, и слишком хитры, чтобы не воспользоваться случаем.
Оценив масштабы учиненного ими беспорядка, светловолосая девушка слегка покачала головой.
— Надо бы прибраться тут, — заметила она и, решив не откладывать дело в долгий ящик, отправилась за метлами, стоящими в углу неподалеку.
Повернувшись спиной к подруге, она не увидела, как та взмахнула рукой, и листья с монетами, повинуясь ее жесту, взлетели в воздух. Правда, поток вызванного ветра оказался слишком неконтролируемым, поэтому вместо того, чтобы вылететь через широкие открытые двери наружу, монеты и листья хаотично разметалась по всему залу.
— Миран!
Вернувшись с двумя метлами и увидев плоды ее «трудов», подруга с опаской посмотрела по сторонам.
— Если госпожа Гечхоль увидит, что ты тратишь силы попусту, опять будешь две недели чистить стойла единорогов, — устало напомнила ей она.
Та только легкомысленно отмахнулась:
— Да откуда она узнает?
В эту же секунду, точно назло, послышались цоканья очень знакомых каблучков, которые приближались, не оставляя ни малейшего сомнения, к кому торопится их обладатель — ведь, кроме девочек, в секции с растениями никто из учеников не трудился.
— Вот же ж... — выругалась Миран, лихорадочно всплеснув руками.
— Живее, хватай метлу! — зашептала подруга, впихивая ей одну из них.
Они принялись с утроенным усердием заметать улики, что, увы, было совершенно бесполезно в сложившихся условиях, когда вся секция усыпана мусором.
Через пару мгновений они увидели госпожу Гечхоль, а с ней незнакомого маленького мальчика.
— Исыль, Миран, я вас везде обыс... Так, что тут такое?
Наставница, прервавшись на полуслове, обвела цепким взглядом секцию, и, конечно, заметила некие... недочеты. Остановив в конце концов свой взор на девушках, она требовательно подняла бровь.
— Миран? — пригласила к ответу она в своей излюбленной манере.
Миран едва заметно вздрогнула: вероятно, перед глазами все же пронеслось последнее времяпровождение с единорогами. Немудрено: подумать только — и как такие прекрасные белоснежные создания могли производить столько... Ну, в общем-то, понятно, чего.
— Исыль? — не дождавшись ответа, госпожа Гечхоль обратилась к светловолосой.
— Это... хм, сквозняки, — выпалила она первый пришедший на ум и относительно логичный вариант.
— Да-да, жуткие сквозняки! — тут же охотно поддержала её Миран. — Так просквозило! Чувствуете, как холодно? Бр-р-р.
Для пущей убедительности она принялась растирать "замерзшие" плечи.
— Ну конечно, сквозняки, — ни на секунду не поверив им, проронила наставница. — С завтрашнего дня две недели работаете на кухне. Обе наказаны: одна — за бесполезное волшебство, другая — за вранье.
Наказанию удивляться не стоило: все-таки госпожа Гечхоль была наставницей именно младших курсов — и на её несчастную долю выпала тяжелая работа: втемяшивать в неокрепшие умы несовершеннолетних главное правило о рациональном использовании своих сил. Ну и по ходу дела честность воспитывать тоже приходилось.
— Ну, это хотя бы не конюшня с единорогами, — оптимистично шепнула Миран в ответ на вердикт наставницы.
Исыль согласно кивнула.
Госпожа Гечхоль же задумчиво уставилась в свой свиток.
— Так, зачем я пришла? — попыталась вспомнить она и, не найдя ответа в свитке, наконец обратила внимание на тихо стоящего рядом мальчика. — А да, точно! Девочки, у меня к вам есть деликатная просьба...
Вне всякого сомнения, когда с уст твоего учителя слетает "деликатная просьба", волей-неволей подашься вперед с любопытным блеском в глазах. Вот и Исыль с Миран сделали точно так же.
Однако госпожа Гечхоль не спешила удовлетворять это их любопытство и обратилась к мальчику:
— Будь добр, походи пока тут, посмотри деревья, растения... Только ничего не трогай! — тут же добавила она, хлопая мальчика по плечу и тактично отсылая прочь.
Тот безучастно кивнул и отошел. Госпожа же поманила девочек за собой в противоположную сторону.
И только остановившись на таком расстоянии, с которого их вряд ли услышали бы, она начала:
— Послушайте, все, что я вам сейчас скажу — большой секрет, о котором говорить никому нельзя, ясно? — перво-наперво строго предупредила их она. — Дело в том, что в этом году Охота на Златосвет прошла слегка... не по плану.
— Его ведь просто не нашли, — пожала плечами Миран и пояснила: — Так отец сказал.
Отец Миран занимал при дворе должность Главного садового чара, на чьем попечении находились все самые ценные и самые редкие растения королевской оранжереи. Так что ей ли было не знать все подробности о самом-самом ценном и самом-самом редком цветке.
Наставница поджала губы.
— Это, так скажем, официальная версия. Но на самом деле Златосвет все же выбрал хозяина.
— Да? Но кого?
Госпожа Гечхоль мотнула головой в сторону и максимально понизила голос:
— Этого мальчика.
— Мальчика?! — одновременно воскликнули Исыль и Миран.