Сальвотре Висконти
— Мама, мама, мама! — тяжело дыша, я остановился около рыжеволосой женщины, — смотри, что я нарисовал!
Непонятный туман начал застилать глаза, лишая образа любимого человека. В лёгкие прокрался ядовитый запах дыма и я закашлял. Моя мама курила сигареты и они очень плохо пахли, как будто что-то внутри горит огнем.
— Спасибо, сынок, — она облизала потрескавшиеся губы и вырвала из моих рук листок, на котором я нарисовал её, — хоть где-то твоя мазня полезная, — прошептала она.
Из кармана своей длинной голубой юбки, она достала два пакетика: розовые таблетки и порошек. Она подложила мой рисунок, высыпала белую субстанцию, которая окрасила мои контруры в белый цвет и резко втянула в нос. Я дернулся от этого звука и наблюдал, как медленная улыбка начала украшать ее лицо. Она никогда так не улыбалась мне. Пазл начал собираться в моей голове и я должен был уходить, но не мог ее оставить.
— Мамочка, а что это такое? — указал я рукой, любопытно разглядывая таблетки.
— Пошел вон от сюда, Лазарро! — мое тело начало дрожать от этого крика.
— Мамочка, но это я, Сальваторе, твой сын...
— Заткнись! — яркая вспышка ослепила глаза, отдаваясь болью в щеке.
Я упал на пол, ударяясь головой о ножку стула. Металлический привкус во рту скрутил живот узлами, рождая тошноту. Я хотел встать но не мог.
— Как же ты меня достал! — нога матери прилетела прямо в живот.
Я закричал от боли, слезы начали катиться по щекам. Папа говорил мужчины не плачут. Но если эта боль была от человека, которого я считал лучше всех на свете?
— Отойди от него! — голос папы отозвался спасательным кругом в моей груди, — Я сказал отошла вон от него!
Папа поднял меня на руки, яростно защищая. Несколько секунд она смотрела то на меня, то на отца.
— Вас двое... — ее глаза расширились, — Обалдеть! Вы одинаковые. Господи! — она отшатнулась, как будто увидела, что с неба сыпяться конфеты.
— Это твой сын, Элена.
— Но у меня никогда не было сына, — прошептала она, вызывая истерику в моей груди, — он был тенью, дерьмом, — смех раскалился по комнате и не переставал звучать в моей голове, а слова сильнее вьедались в память.
Я раскачивался на белом полу, слезы жгли щеки, как будто я засунул голову в печь, а смех звучал в моей голове, сменяясь с образом Авроры. Стояла тишина, только всхлипы Кьяры наполняли стены коридора, смешиваясь с моими. Данте успокаивал ее, нежно обнимая и сейчас она не оттолкнула его.
Казалось, что вселенная смеялась надо мной. Так больно внутри было и хотелось просто прижаться к ней, вздохнуть ее аромат, сказать, что она значит для меня и быть просто в безопасности. Мое сердце было бы в безопасности. Лихорадка ломило тело, от чего тряслись мои руки. Я закрылся от всех, в позе эмбриона, чтобы не чувствовать эту боль, хотелось остановить, но могла только она.
Два часа.
Два часа тишины и безысходности, два часа неизвестности. Все мои ребята сидели в коридоре самой лучшей больницы Нью-Йорка, в которой пахло смертью. Макарио стучал зубами, тихие слезы катились по его щекам.
— Больно, больно, больно...
И так бесконечно. Я не мог понять, кому принадлежали эти слова. Они были так далеки от меня, я слышал только свою боль и страх за нее. Остальное не имело значения. В горле запекло, но голосовые связки были в напряжении.
— Больно, больно, больно...
Я закашлял и только сейчас понял, что эти слова принадлежали мне.
Белый пол блистел и я видел свое отражение в нем. Хотелось раскрошить его на мелкие кусочки. Звук открывающиеся двери заставил меня резко поднять глаза. Врач в белой маске и шапочке вышел к нам, тяжело дыша. На его перчатках была кровь, много крови.
Внезапное чувство ярости поселилось в груди, за то что он её резал. Я вскочил и не понял, что произошло. Наверное, я накинулся на него, потому что Данте и Марко схватили меня с двух сторон, блокируя движение.
— Нет времени, нам нужен донор! — пот скатывался по его лицу, который исчезал в ткане маски, — у вашей жены отказали почки, нужно срочно сделать кровообмнен!
Все вскочили, закатывая рукава. Каждый из моих братьев хотел отдать свою кровь, чтоб спасти Аврору и это не только потому что она моя жена, а потому что она человек. Вперёд меня никто не пройдет.
— Возьмите мою кровь! — горло обожгло, я не узнал собственного голоса, — Что вы стоите? Возьмие мою кровь!
— Какая у вас группа крови? — в голосе слышалось нетерпение.
— Вторая отрицательная, — мы все знали свою группу крови, потому что наша жизнь представляла смертельные ранения.
— У вашей жены четвертая отрицательная, ваша не пойдет. Времени мало, у неё есть родственники?
— Только отец, — сиплый голос долетел до наших ушей, — но у него не четвертая, — поднял голову Макарио, слезы текли по его щекам, но откуда он знал группу крови отца Авроры? — у меня четвертая отрицательная.
— Быстро, будем делать прямое переливание, срочно!
Я не успел ничего понять, Макарио ушли с врачом в операционную, а я так и остался сидеть и не мог ей помочь. Я снова упал и схватился за голову. От безысходности и от боли, что я ей причинил, я плакал. Маска слетела с меня. Я тогда ещё не знал, что она станет самым главным событием в моей жизни, той, ради которой я положу свою жизнь и преклонюсь.
Четыре часа.
Четыре часа самой громкой тишины. Кьяра уснула на руках Данте, который гладил ее по голове и что-то шептал. Я сидел как будто на иголках, которые проходили сквозь мои тело и втыкались прямо в сердце. На них были высечены мои грехи от которых становилось все больнее и больнее. Я накручивать себя все больше и больше и не мог терпеть. Я вскочил на ноги и рванул к двери, но Данте схватил меня.
— Отпусти меня! — я вырывался, — Черт! Отпусти меня Данте, отпусти, или я убью тебя прямо здесь! — я занес кулак, но он блокировал мой удар, — Данте пусти! Она моя, моя... — сдался я, — я хочу к ней, она одна.... если она... я же — он рывком прижал меня к себе.
— Не смей даже думать о таком! — я не ответил и он встряхнул меня за грудки, — Ты слышишь меня?! Не смей думать о таком, она не может! Это же наша Аврора. Понял? — я кивнул.
Двери резко распахнулись и я вырвался. Аврору и Макарио везли на каталках. Я подбежал и хотел дотронуться до нее, но голос врача не дал мне этого сделать.
— Не трогайте, её нельзя беспокоить! Ее везут в палату, вы можете занести инфекцию, — он тяжело вздохнул, вытащил из своего халата сигареты с зажигалкой и закурил прямо в коридоре больницы, — А сейчас я хочу поговорить с вами! — тон был недружелюбным.
— С ней все будет в порядке? — единственные слова, которые меня волновали.
Врач усмехнулся.
— В порядке, — пробормотал он, — Будет. У вашей жены произошел отказ почек, а знаете почему? — все смотрели и не понимали, — Потому что она принимала таблетки для похудения, — сердце пропустило болезненный удар— И принимала она выше положенной дозы. Я не знаю, как и кто ее довел до такого, но если это вы, то я не посмотрю на то что вы Капо и выскажу все вам в лицо. У меня у самого дочь, — мое лицо исказилось и новый поток слез застилили глаза, — У вашей жены анорексия. С почками все впорядке, но почечная недостаточность может остаться с ней навсегда.
Анорексия, анорексия, анорексия – слова, которые навсегда останутся со мной. Боже, я виноват в этом.
— Можно ее увидеть? — прошептал я
— Нет, вашей жене нужен покой, — он затушил сигарету и хотел уйти.
— Пожалуйста, — я молил, — я только посижу с ней и все — он в упор смотрел на меня, — Пожалуйста...
Я никогда не говорил «пожалуйста» .
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы вам выдали халат.
Я добежал до регистратуры и взял халат, который мне дали. Когда я добежал до ее палаты и увидел ее сквозь стекло, я замер. Ее бледная кожа сливалась вместе с белыми простынями, а кости выпирали сквозь больничную рубашку.
— Черт! — я прижал кулак ко рту и слезы обрушились на меня. Все тело сотрясалось в агонии.
— Капо? — знакомый голос позвал меня, но я не в силах был повернуться, — С вами все впорядке? — нет.
Он подошёл ближе и увидел мое лицо. Врач. Седые волосы скрывались под шапочкой, морщины залегли на лбу.
— Вы нужны ей, — он положил руку мне на плечо, — Послушай, сынок, — я повернулся к нему, — Ты нужен ей, не теряй время, может стать слишком поздно...
— Что вы имеете ввиду?
— Я тоже когда-то был молодым, поверь мне и творил ужасные вещи, — он усмехнулся, — но я не ценил, то что имел, а потом стало поздно, — его губы поджались, — Неважно, что ты сделал, но если ты раскаиваешься в своих поступках, все можно изменить!
— Нет, — я помотал головой, — она меня не простит... — горечь сдавила горло.
— Простит. Она звала тебя.
— Что? — я смотрел на него, не мигая.
— Когда мы завели её сердце, первое, что она сказала, это твое имя. Сальвотре. Как будто хотела, чтобы ты был рядом. — лезвие прошлось по сердцу, делая глубокий порез и кровь начала хлестать, — Ты нужен ей. Иди.
Я, словно под гипнозом зашёл в палату. В нос ударил запах лекарств и желчь поднялась по горлу. Я прошел к крови и сел на стул.
— Родная, прости меня — я целовал её руки, — прости меня малыш, — всхлипнул я, слезы бежали по щекам. Я уткнулся лицом в плечо Авроры и заплакал. — Только вернись ко мне. Открой глаза и улыбайся как раньше. Скажи мое имя. Прости меня. Не уходи от меня. Я хочу слышать твой голос.
Я рыдал и умолял, не заботях о мире и других проблемах. Мое гребаное сердце разбилось тысячу раз.