XXIV
Последствия любого поступка содержатся в самом поступке.
(...)
Конец уже содержится в начале.
"1984", Джордж Оруэлл
Последний раз я видела огромное скопление народа на улицах Драяды, когда вся Пангея отмечала очередную годовщину своего основания. То были дорого одетые граждане без тени угрюмости на лицах, радостные и веселые, ведь прошел еще целый год их безбедной жизни, а впереди - сотня таких же лет, запасенных для собственных детей. Иногда мне казалось, что по улице рядом со мной шли не живые люди, а одинаковые куклы, и я представляла себя одной из них.
Теперь вспоминать это отвратительно. При взгляде на лица беженцев, почти все отмеченные печатью тяжелого труда, страданий или беспокойства, внутри поднимается тошнотворное отвращение к себе. Мне стыдно за каждую секунду, когда я вместе с остальными улыбалась и праздновала порабощение тысяч людей. Хочу спрятать эти мысли глубоко в себя, чтобы ни одним мускулом на лице не выдать окружающим свои терзания, и усилием воли возвращаюсь к разговору новых соседок и - может быть - подруг.
Впервые мой разум разрывается от количества задач. Какая-то его часть упорно цепляется за слова, которые раздаются совсем рядом, другая усмиряет самобичевание, а третья ищет в толпе знакомое лицо, каждую черту которого я узнаю из тысячи. Каждая моя клеточка стремится к нему, хочет увидеть краем глаза, хоть я и пообещала себе, что отныне наши отношения не перейдут границ.
Только вот где они, эти границы?
Очередь перед нами плавно продвигается вперед. Когда я наконец оказываюсь у окошка, женщина средних лет по ту сторону машинально, не поднимая глаз, протягивает мне тарелку с супом и тут же принимается наливать вторую, для идущей следом Бет. Натали уже берет хлеб с маслом и чай в соседнем окошке. Следую ее примеру, а потом мы втроем на минуту останавливаемся перед столами, в большинстве своем уже занятыми.
- Коул не говорил, где они сядут? - спрашивает Бет. Натали не отвечает, только продолжает рассматривать сидящих, чуть прищурившись. - Ладно, Нэтти, сегодня сядем сами. Вон столик.
На лице брюнетки отражается заметное разочарование. Кажется, обедать в компании Коула ей было бы гораздо приятнее.
- Кто такой Коул? - говорю прежде, чем разум успевает остановить естественное любопытство.
- Наш друг. Мы обычно тусим вместе по вечерам, - без тени смущения отвечает Нэтти. - Правда, Бет он не нравится.
И прежде, чем я успеваю задать следующий вопрос, девушка наклоняется ближе ко мне и замедляет ход, чтобы Бет отошла вперед на пару шагов.
- Мы с ним еще давно условились, что, когда станем совершеннолетними, вместе запишемся в армию. Бет против, она думает, что это все бредовые идеи Коула, что он забил мне голову невесть чем...
- Запишетесь в армию? - цепляюсь за интересующий меня предмет и сразу забываю обо всем остальном. - Туда могут пойти все, кому есть восемнадцать?
- Семнадцать, - поправляет Натали. - На Базе совершеннолетними считают с семнадцати лет. А так - да, если медики признают тебя здоровым, военные будут только рады пополнению.
- Или пушечному мясу, - Бет оборачивается так резко, что мы едва не врезаемся в нее. - Не забивай ей голову этим, Нэтти. Вам, молодым, лишь бы продемонстрировать всем свой героизм. Тут от вас будет гораздо больше пользы.
Натали открывает рот, чтобы ответить подруге, и ее лицо уже неизбежно меняет прежнее чуть шаловливое выражение на полную серьезность, когда за нашими спинами появляется кто-то, кто отвлекает все внимание на себя.
- Дейв! А мы вас ищем, - брюнетка осторожно протискивается между мной и Бет и прижимает к себе тарелку, чтобы не расплескать суп, а потом исчезает в небольшой толпе у соседнего столика.
Оборачиваюсь, чтобы разглядеть того, к кому она обратилась, но Бет осторожно берет меня за локоть и подводит к пустому еще столику.
- Ешь лучше, а то остынет. Они сейчас придут, познакомитесь еще.
Она права: не проходит и минуты, а на стул рядом со мной уже опускается куда более веселая Нэтти. Места напротив занимают двое незнакомых парней и...
Алекс.
Выдыхаю заветное имя тихим шепотом, едва не поперхнувшись горячим бульоном. Какая ирония... Среди сотен столиков и тысяч людей он оказался именно здесь, с друзьями моих соседок. Что это - злая сила или провидение? Что сталкивает нас каждый раз?
Странно осознавать, что человека, который почти заменил тебе воздух, могло бы не быть рядом, если бы не ряд случайных обстоятельств. Если бы не казнь в лесу, если бы не мое стремление спасти чужую жизнь, если бы не наш долгий путь и ночи, проведенные в обнимку, если бы не счастливое окончание дороги... Как бы это было?
- Элиссон... - он, в отличии от меня, говорит громче, так, что все за столом сразу прекращают свои разговоры и поднимают головы от тарелок. - Черт, я искал тебя все время, пока стоял тут!
Он еще только произносит последние слова, а я уже с шумом отодвигаю стул и обхожу стол. Какая-то неведомая сила, гораздо могущественнее, чем обещание держаться на расстоянии, толкает меня вперед, в его объятия, которые смыкаются так крепко, что первые несколько секунд мне трудно дышать. С упоением вдыхаю запах его тела, смешанный с ароматом стирального порошка, и кладу подбородок на плечо. Так, будто ямочка между шеей и ключицей создана для этого. Так, будто его ладони и должны лежать на моей спине. Так, будто наши сердца должны биться в унисон, сливаться в одно мерное "тук-тук", что перекрывает все другие звуки вокруг.
Все вокруг обязано подарить мне эту минуту.
- Они ничего тебе не сделали? - Алекс разрывает объятия, но только затем, чтобы взять меня за плечи и взглянуть в глаза.
Долго. Пристально. Со странным теплом. Так, что я понимаю - слова, произнесенные в лесу, не были пустым звуком. Он отдаст за меня жизнь, а я отдам свою за него. Такие узы не разрывают.
Разве что будет очень больно.
- Нет. А ты? Что было с тобой? Тебя допрашивали?
Нэтти, Бет и парни за столом все еще бросают на нас заинтересованные взгляды, однако не встревают в разговор.
- Да. Я долбанных два часа расписывал им нашу историю, хотя они, кажется, не поверили ни единому слову. Только смотрели и слушали, а потом попросили рассказывать только о себе, - Алекс продолжает держать руки на моих плечах, но взгляд его блуждает где-то внизу, на пыльном полу. - Они знают? - понизив голос, спрашивает он.
- Да, - отвечаю также тихо. Не хочу, чтобы все здесь знали о моем прошлом. Достаточно и того, что это известно местному руководству. - Поговорим лучше потом, ладно?
Последней фразой недвусмысленно намекаю, что "потом" значит "не здесь и не сейчас", и он понимает. Мы возвращаемся за стол и молча принимаемся за еду, однако смотреть в тарелку - выше моих сил. Не могу удержаться и не рассматривать лицо Алекса напротив, знаю, что никакими силами не прогоню нежность из своего взгляда, а из его - уж тем более, но все равно смотрю, смотрю, смотрю...
- А ну-ка, рассказывайте, что тут происходит, - с едва скрываемой улыбкой тянет Нэтти и подносит к губам чашку, чтобы скрыть их шаловливый изгиб. - Вы двое, видно, очень хорошо друг друга знаете.
- Мы пришли сюда вместе, - не знаю, почему, но после этих слов мои щеки мучительно краснеют, будто Натали уличила нас в чем-то постыдном. - А вас как зовут? - бросаю быстрый взгляд на двоих незнакомцев, чтобы хоть как-то перевести тему.
- Дейв, - прежде, чем Натали успевает открыть рот, произносит первый. - Мой друг Коул.
Невольно рассматриваю их. Дейв - смуглый молодой человек лет двадцати, среднего телосложения, с обжигающими темными глазами, которые завораживают с одного взгляда, и такими же жгуче-черными волосами. Его друг, тот самый Коул, который собирается идти в солдаты, отличается только тем, что кожа у него светлее, а волосы ярко-каштановые, с рыжеватым оттенком. Взгляд этого парня прикован к Натали, сидящей напротив, и отрывается от нее только затем, чтобы бегло рассмотреть мое лицо.
- Алекса поселили рядом с нами. Счастливчик, получил еще пустую спальню, - продолжает рассказывать Дейв.
Я не знаю, куда деть взгляд. Смотреть на Дейва больше нескольких секунд мне неловко, а если глаза сфокусируются на лице Алекса, все мысли тут же вылетят из головы, поэтому я рассматриваю тарелку у себя под носом и стараюсь выглядеть не слишком глупо. Сейчас, когда вокруг много людей, собственный внешний вид, жесты, речь - все резко становится важным, волнующим. Если в лесу основной заботой было выживание, то за этим столом я больше всего беспокоюсь о мнении окружающих обо мне.
Почти физически ощущаю напряжение Алекса. Осторожно поднимаю глаза, бегло рассматриваю его мягкие черты и убеждаюсь в том, что парень чувствует то же, что и я. Мы переглядываемся, а потом все внимание на себя отвлекает Натали.
- Все, Дейв, моя очередь знакомиться! Я Натали, для друзей - Нэтти!
Когда Алекс пожимает протянутую руку, я невольно нахожу в душе неприятный осадок от того, что теперь его глаза с интересом и дружелюбием изучают Натали. Только слепой не назовет ее привлекательной, и это обаяние дает не столько "мраморная" внешность, сколько внутренняя энергия, жизнь, которая бурлит в этой девушке и, кажется, никогда не кончится.
- Бет, - коротко представляется моя вторая соседка, когда все взгляды сходятся на ней. Она, кажется, не хочет заводить новые знакомства и участвовать в общем разговоре, поэтому после этого короткого слова возвращается к еде с забавным усердием.
- Как тебе на Базе?
- Неплохо, - отвечаю на вопрос Дейва только спустя несколько секунд, чтобы не поперхнуться проглоченной ложкой супа. - Здесь все так... - не могу подобрать подходящее слово, однако, кажется, восторг в моих глазах объясняет все и так. Не могу не думать о масштабах проделанной мятежниками работы без внутреннего трепета.
Дейв, Коул и Натали почти одновременно смеются.
- Все так говорят, - фыркает девушка. - Мы действительно многого добились. А скоро будет еще больше... - ее темные глаза мечтательно вспыхивают.
- Только не это! - с притворно-измученным видом молит Дейв. - Давайте говорить о чем-угодно, только не о патриотизме.
Патриотизм. Это слово вызывает во мне странные ощущения. Люди здесь считают Базу не только своим домом, но своей Родиной, своим государством, за которое будут бороться до конца. Означает ли это, что "нон-аптес" уже считают себя отдельным народом? Только сейчас я задумываюсь над тем, какой мир мятежники собираются построить на руинах системы. Будет ли там место для раскаивающихся "аптес"? Оставят ли они в живых пассивных наблюдателей злодеяний? Что они сделают с жителями Драяды и Анаяды?
Остаток обеда проходит за непринужденным разговором о жизни, про которую нам с Алексом пока еще ничего неизвестно, о людях, которых мы не знаем, и о событиях, к которым не имеем ни малейшего отношения. Поэтому мы молчим, только изредка вставляем ничего не значащие замечания и отвечаем на вопросы.
Когда тарелки пустеют, а люди вокруг потихоньку начинают расходиться, из динамиков в углах помещения раздается короткий звонок. Нэтти тут же объясняет, что это сигнал об окончании обеда. Все они поспешно берут тарелки, уносят их во все те же окошки у стены и расходятся. Столовая пустеет так же быстро, как заполнялась народом каких-то полчаса назад.
- Куда ты теперь? - спрашивает Алекс, когда мы вслед за остальными жителями Базы выходим в коридор.
- Не знаю. Мне ничего не говорили.
- Мне тоже. Видимо, мы предоставлены сами себе.
Доходим до лестницы, останавливаемся поодаль и молча наблюдаем за тем, как отстающие и опоздавшие почти бегом спускаются на нижние уровни. Наверх почти никто не идет, только несколько раз я замечаю рослые фигуры солдат или собранных, сосредоточенных людей в одежде более светлых тонов. Интересно, кто это? Может, чиновники или члены правительства?
- Можем остаться здесь, - Алекс обводит несмелым жестом зал отдыха, такой же, как и этажом выше, то есть на моем уровне. - Поговорим обо всем спокойно.
"И без лишних ушей", - добавляю мысленно.
Молча киваю в ответ на предложение друга, и спустя минуту мы уже сидим на мягком диване, таком удобном, что я еще некоторое время не могу сосредоточиться на разговоре - все прислушиваюсь к ощущениям в расслабленных конечностях. Так приятно просто сидеть и ощущать свое тело почти невесомым, тонущим в непривычной мягкости...
Начинаю говорить первой, чтобы ответить сразу на все вопросы Алекса.
- Когда они сказали, что нас допросят, я испугалась. Думала, что это конец, ведь малейшее несоответствие погубит нас...
- Я тоже, - кивает он. - Решил, что буду врать до последнего, может, выдумаю тебе парочку психических расстройств.
Не могу удержаться от недоверчивого смешка, на что Алекс отвечает едва заметной улыбкой. Сразу же понимаю, что он не шутил.
- Мне, наверное, лучше начать с начала. Я сама узнала все только вчера, поэтому не думай, что скрывала от тебя что-то важное, - не знаю, зачем начинаю с этого, ведь то, что Алекс подумает обо мне, сейчас не самое важное, но ничего не могу с собой поделать.
- Почему они вообще тебе что-то рассказывали?
- Просто слушай, - почти инстинктивно кладу свою ладонь на его руку.
Мы одновременно переводим взгляд туда, где наши руки соприкоснулись, и наступает неловкая пауза. Хочу нарушить ее и отодвинуться подальше, но Алекс только крепко зажимает мою ладонь между своими и снова поднимает взгляд. Смотрит пристально, но не требовательно, будто готов прочитать все на моем лице, если я позволю. Как жаль, что мы не можем общаться таким способом...
- Моя фамилия - Эрман. Может, ты и не слышал о нас, но в Пангее мой отец был сенатором и занимал видное положение в обществе. Моя мать помогала ему в работе. В семье нас было пятеро - Арон, Мэри-Энн, близнецы Тим и Джо и я.
- Ого, - вздыхает Алекс. У "нон-аптес" такая большая семья - редкость. - И они все...
Да. Они все. Почти.
- Я думала, что да. Но все оказалось гораздо сложнее, - когда наконец подступаю к самой главной части рассказа, в горле пересыхает. Опускаю взгляд на наши соединенные ладони и делаю глубокий вдох. Я рассказываю это тому, кто поймет и разделит мою боль, удивление, страх. Я рассказываю это тому, кто знает меня лучше всех на свете. - Родители были шпионами. Они работали на эту... организацию. На Базу.
Говорю быстро, боясь, что малейшее промедление снова отнимет у меня способность ясно излагать собственные мысли. Знаю, что на лице Алекса сейчас отражается то же, что было на моем вчера, после встречи с Мэри-Энн. Только он, наверное, потрясен чуточку меньше. Намного меньше.
Только сейчас осознаю, что до сих пор не оправилась от шока. Я все еще не могу поверить в то, что моя сестра жива. Каждый раз, когда думаю о ней, боюсь, что все это только сон. Может, я ошиблась? Может, мне привиделось все - от встречи с ней и до благополучного вступления в ряды мятежников?
- Мэри-Энн, моя сестра, тоже шпионила. В последний раз она хотела достать что-то очень важное...
Захлебываюсь собственным потоком слов и... вспоминаю. Черт! Мэри-Энн взяла с меня обещание оставить все сказанное о чертежах втайне. Свободной рукой провожу по вспотевшему лбу и прикрываю глаза, чтобы помассировать веки пальцами. Не хочу, чтобы Алекс думал, будто я не доверяю ему, но рассказывать все полностью тоже нельзя.
- Прости. Мэри просила никому не говорить об этом, а я...
- Я все понимаю, - спустя несколько секунд, показавшихся вечностью, отвечает Алекс. В его голосе нет и тени обиды, и я недоверчиво поднимаю глаза.
Собираюсь с мыслями и продолжаю.
- В тот день ее не было дома. Я думала, Мэри-Энн отдыхает на юге, а она все это время была здесь. Мы случайно встретились в медкабинете.
- Не представляю, каково это... - парень смотрит на меня глазами, полными сочувствия и, слава богу, не жалости. - Вас разделял только лес. А вы думали, что обе мертвы...
Он крепче сжимает мою руку.
- До сих пор не верю, - с трудом подавляю странное желание завалиться набок и прижаться щекой к плечу Алекса. - Слишком много потрясений за пару дней.
В число этих потрясений входит и неожиданная правда о миссии родителей, и чип в моем теле. Чип. В моем. Теле. Я, наверное, еще хорошо справляюсь с подобными новостями. Или Мэри-Энн все же вколола мне успокоительное?
- Уже решила, чем займешься теперь?
Медлю с ответом. Стоит ли говорить ему о том, что я собираюсь снова подвергнуть свою жизнь опасности и стать солдатом? Хотя что в этом такого... Алекс не может мне запретить воевать, а его неодобрение я уж как-нибудь переживу. Наверное.
Алекс смотрит на меня, пока я подбираю слова. А потом неожиданно выдыхает:
- Ясно... У тебя все на лице написано.
- Что - все?
Недоверчиво прищуриваюсь: не настолько же хорошо он меня знает, чтобы угадать любую мысль по одному только выражению лица?
- То, что ты хочешь записаться в солдаты, - не успеваю удивленно раскрыть рот, а парень уже продолжает: - Я бы попытался переубедить тебя, но знаю, что это бесполезно и... эгоистично. Потому что я принял точно такое же решение.
Гримаса удивления на моем лице трансформируется в то ли страх, то ли недоверие. Наверное, все-таки страх. Алекс говорит серьезно, и его намерение так же твердо, как и мое. Взаимные упреки ни к чему не приведут и, к тому же, будут выглядеть абсурдно. Но я все равно сгораю от почти животной паники. Что я буду делать, если он там умрет?
- Мы можем умереть в любой момент, - почти шепчу, глядя в пол. Эта мысль острым ножом вспарывает сердце, и боль внутри бьется о ребра.
- Рано еще говорить о смерти, - Алекс пытается говорить непринужденно, но напряжение все равно угадывается в судорожном движении губ. - Война ведь еще не началась, а может, вообще не начнется. Кто знает, сколько еще мятежники будут медлить?
Начнется. Теперь у них есть все, чтобы атаковать. Не знаю, когда это произойдет - сейчас, через месяц, через год - но произойдет. И мы это увидим.
- Да и не все погибают на войне. Риск, конечно, велик, но мы ведь не самые последние идиоты, чтобы поймать пулю в первом же бое...
- Замолчи! - вскрик вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить. Кладу вторую руку на наши переплетенные ладони и сжимаю с такой силой, что, кажется, могу проломить даже кость. - Давай не будем...
- Элиссон, - парень осторожно высвобождает свою ладонь и кладет на мою щеку. Без прежней неуверенной осторожности, смело, решительно. - Ты боишься. Мне тоже страшно. Но я точно знаю, что должен. Мятежникам нужны люди, и я готов стать одним из них.
Делаю глубокий вдох и с головой окунаюсь в омут серых глаз. Они прямо напротив моих - бурлящий океан против пасмурного неба.
- Когда тебе станет совсем плохо, подумай о том, ради чего делаешь это, и страх пройдет. Скажи, почему ты хочешь воевать? Почему будешь рисковать своей жизнью?
На мгновение прикрываю глаза. Вспоминаю мамины слова.
"Воюй не за умерших, а за тех, кто еще жив".
- Потому что в мире слишком много несправедливости, - смаргиваю одинокую слезинку и вдруг понимаю, что на моем лице нет злости - только покорная решимость. - Если каждый из нас будет проходить мимо, кто тогда исправит ее?