Лимб

Примечание: некоторые географические объекты являются авторской выдумкой.

Музыка: Kate Bush — Army dreamers

— Твоя очередь, — с присущей ему ухмылкой на небритом лице произнёс этот странный человечек, которого все в нашей группе называли Францем Немецким: а все было из-за его неприлично (чисто по-европейски) извивающихся усов, от которых теперь уже и следа не осталось. — Поведай нам о своих истоках.

Было прохладно. На темно-синем небе мерцали крошечные звёзды, время от времени скрывающиеся за сероватыми облаками. Тишина обволакивала местность: лишь шорох листвы, потрескивающие в костре щепки и стрекот кузнечиков создавали приятную уху полифонию.

Я лежал на сырой земле, подложив руки под голову и уставившись в небесный свод. В этот миг я всеми силами бы хотел проигнорировать вопрос товарища, притвориться, будто вокруг нет ни души — есть только я, природа и удушающие воспоминания, которые уничтожают меня изнутри.

— Борис?

Я приподнялся и осмотрел поочередно каждого из сидевших.

— Давай, пожалуйста, без этого твоего фирменного, леденящего душу взгляда, — фыркнул Немецкий. — Мы все прошли через пекло. Понимаешь, держа все это внутри, ты просто губишь себя еще больше. Мы выживали не для того, чтобы после пустить себе пулю в висок.

Я тяжело вздохнул. Где-то в глубине души я ясно понимал, что он прав. Но с другой стороны мне было до невозможности сложно переступить через себя, через свои принципы, через свои воспоминания и страдания, которые мне пришлось пережить.

Вечер шестнадцатого июля 1948 года стал тем самым моментом, когда я впервые за три года вновь заговорил о войне.

***

Я не особо хотел распространяться о событиях сорок первого. Какой смысл было рассказывать о том, как меня буквально выдернули из семьи, которая так во мне нуждалась.

Так получилось, что с пятнадцати лет я де-факто являлся кормильцем. Отец умер за полгода до рождения Мишеньки. Последний, будучи уже подросшим мальчишкой, часто плакал из-за того, что «папочки никогда не знал, не видывал и в щеку не целовал». Я прижимал брата к себе, гладил его по темно-русым волосам и успокаивал его, говоря что отец каждую ночь заходит в комнату вместе с ветром сквозь открытое окно и шепчет ему слова родительской любви. Тем не менее, я был в какой-то степени даже рад, что Миша не застал этого человека при жизни. Меньше всего мне хотелось бы, что брат видел столь некрасивые сцены: отца, ломающего бутылки, не приходящего домой неделями и дающего мне сильнейшие подзатыльники, после которых я не знал, на каком свете нахожусь.