Каждый вечер...

Без названия

Ночью просыпается зло.

И не просто мысли о расчлененке или чего мягче, а того и хуже. К ночи пробуждаются те, из-за кого мать с отцом строго тебя наставляют не ходить по безлюдным улицам и темным переулкам. Пробуждаются те, у кого уже не вызовешь эмоции смешным мемом из интернета; те, чьи лица потерянные, а взгляд пустой.

Поздно вечером выходят прогуляться глупые люди и потерявшие смысл к существованию. А еще я. В кармане толстовки одноразовые хирургические перчатки и нож. На губах щеголяет предвкушающая улыбка. И предвкушающая не зря. В темноте улицы, в мягком свете фонаря, улавливаю человеческую фигуру, что тоже обратила на меня внимание. Хмыкаю и перехожу на другую сторону улицы, направляясь к заинтересовавшему, а тот, в свою очередь, подобно моему зеркальному отражению, делает то же самое, направляясь ко мне навстречу.

Как это все произошло? С каких пор я начал выходить на прогулку лишь поздно вечером и только для поиска жертв?

Ответ банален: мое изнасилование. История также банальна: в 15 лет, возвращаясь с курсов поздним предзимним вечером, напоролся на насильника. Это, соответственно, повело за собой возникновение депрессии. Мне понадобилось полгода, чтобы элементарно начать выходить из комнаты.

И как только я вышел из комнаты, я начал выходить на улицу. Желал отомстить. Каждый вечер. В то же время. Якобы на пробежку. С ножом в кармане.

И ведь спустя пусть и долгое время, но я встретил Его. Та же фигура. Та же нервная походка. Тот же вопрос с зажатой между губ сигаретой: «прикурить не найдется? А то вышел тут, растяпа, без огонька».

Щелкаю зажигалкой у него перед носом и тот наклоняется, защищая ладонью небольшое пламя от легкого ветра. Второй рукой достаю нож, нажимая на кнопку — тут же появляется лезвие. В свете огня, подаренного зажигалкой, он видит мое лицо и сигарета едва не выпадает из его губ:

«Ты!.. что, сладкий, соскучился?»

Улыбаюсь ему и всаживаю нож в живот.

Не понимаю, чем руководствуются люди, описывая, что порвать человеческую плоть — легко. Плотная ткань поддается натиску с трудом; с ощутимым упорством всаживаю лезвие полностью лишь в два рывка.

Я чувствую все так, будто бы нож — продолжение моей руки. Чувствую, как рвется, режется кожа. Я даже слышу ее отчаянный разрыв, — галлюцинации? Фантазии? Слышу его попытку вдохнуть, но воздух сталкивается с кровью и он ей давится. Отчетливо слышу бульканье.