Изоляция

Глава 27

— Охренеть, — прошептал он, — Пэнси приняла метку?

— Ты действительно удивлен?

— Нет, — признался он после минутного раздумья, уткнувшись лицом в ладони, массируя пульсирующие виски. — Просто все это... херня полнейшая.

— Ты хотел правды, так что получай, — напомнил Блейз, склоняясь вперед с выражением неприкрытой заинтересованности на лице. — Теперь твой черед быть честным.

— Ты уже знаешь, что я был в Хогвартсе. — вздохнул Драко, его голос был приглушен ладонями. — Что еще ты хотел бы узнать?

— Например, что ты делал на Рождество на черном озере вместе с Гермионой Грейнджер, — предположил Забини, по-слизерински ухмыляясь; Малфой молниеносно вскинул голову. — О, да. Луна мне и об этом рассказала.



***

Ей было необходимо выбраться из комнаты, и кухня, наполненная ароматами кофе и выпечки, казалась наименее удушающим вариантом, поэтому она оставила Живоглота дремать в одиночестве на кровати, а сама отправилась коротать часы в одиночестве, пульсирующем меж кухонных стен.

Ссутулившись над обеденным столом, Гермиона уставшими глазами просматривала документы, выискивая хоть что-нибудь полезное среди беспорядочной массы свидетельских показаний и аврорских отчетов со времен Первой магической войны. Шеклботлу удалось достать часть старых министерских документов и запрещенных текстов до вторжения Волдеморта, но бесконечные часы зависания над страницами до сих пор оказались пустой тратой времени, а капризная смесь из бессонницы и боли от разбитого сердца делала Гермиону беспокойной и раздражительной. Она внимательно всматривалась в лежащий на столе документ, когда с ресниц скатилась слеза и упала на пергамент.

— Мерлин, только не снова, — она вздохнула и потерла глаза. — Это же глупо.

В действительности, слезы никогда не прекращались, лишь затихали на время; и за последние дни Гермиона узнала три вещи.

Во-первых, легче было терпеть разрушительное воздействие недосыпания, нежели сражаться с увиденным в первую проведенную в одиночестве ночь кошмаром: точное повторение прощальных мгновений с Драко, вот только после поцелуя по его подбородку стекала кровь. Той ночью она проснулась от собственного крика и могла поклясться, что ощущала привкус железа на языке.

Во-вторых, грань между преданностью и одержимостью опасно тонка. Она стала зависима от своей решимости помочь ордену, поэтому тоненький голосок в голове нашептывал: если она забросит книги, то все произошедшее станет слишком реальным и она не сможет с этим справиться, как все того ожидали. Она окружила себя работой, заполняя стены спальни исписанными листками; она делала паузу лишь для того, чтобы перекусить, вздремнуть или попрактиковаться в защитных заклинаниях с Грюмом или Люпином. Мир вокруг казался размытым, глухим — именно таким он ей и был сейчас нужен. Любое отвлечение позволит ей сохранить здравость рассудка и не впасть в безумие.

И в-последних. Иногда не имело значения, насколько сосредоточена она была на выполнении заданий. Случайные вспышки воспоминаний — будь они наполнены блаженством или тревогами — почти ежечасно непочтительно лишали ее концентрации, всегда оставляя после себя послевкусие головокружения и дрожи. Момент слабости ми́нет, и она станет ругать себя за пошатнувшуюся внимательность, а после продолжать жить со страхом очередного мига уязвимости. Казалось, чаще всего они настигали ее в душе, порой были настолько яркими, что среди пара ей слышался голос Драко, поэтому она делала воду обжигающе холодной, чтобы позволить себе пройти через преследующие ее воспоминания.

По большей части, ей удавалось сохранять самообладание, но время от времени непрошеная слеза капала на страницу книги, как это случилось сейчас; она успела спрятать ее, пока никто не заметил.

Уязвимость не относилась к ее любимчикам.

— Гермиона, — она вздрогнула от теплого голоса Тонкс, — только не говори, что ты так и не ложилась.

— Нет, — без промедления соврала она, бросая незаметный взгляд на циферблат. Было почти восемь утра, и она задумалась, куда же пропали последние четыре часа. Она даже не заметила пения утренних птиц или слабого сияния солнца. — Я просто рано встала.

— Как скажешь, — произнесла Тонкс, определенно не убежденная ее ответом, и с небольшим трудом уселась на стуле напротив. — Мне кажется, ребенок понял, как нужно давить на мой мочевой пузырь.

Гермиона принужденно улыбнулась.

— Сделать тебе завтрак или что-нибудь еще?

— Нет, подожду, пока встанет Ремус, — сказала она. — Есть успехи с документами из Министерства?

— Ничего особенного, правда, я не совсем уверена, что нужно искать. Наверное, какие-нибудь подсказки о крестражах.

— Я помогу тебе после еды, — предложила она, бросая на Гермиону ободряющий взгляд. — С ним все будет в порядке, ты же знаешь.

Сердце Гермионы пропустило удар, а где-то в желудке затянулся нервный узел.

— Что? — спросила она хриплым голосом. — Кто будет в порядке?

— Тот, по кому бы ты ни скучала, — произнесла Тонкс так, словно ответ был очевиден. — Полагаю, это парень, о котором ты упоминала во время нашей встречи на Рождество?

— Тонкс, у меня все хорошо, — пробормотала Гермиона, возвращая внимание к книге. — Просто я скучаю по Гарри и Рону...

— С момента своего появления здесь ты едва ли разговаривала, и я узнаю признаки девичей тоски по...

— У меня правда все хорошо, — быстро перебила она, почти отчаянно. — Просто... сейчас мне нужно сосредоточиться на задании, поэтому я не могу...

— Если хочешь поговорить о нем, то поговори со мной, — продолжала настаивать Тонкс; Гермиона покачала головой. — Ты же понимаешь, что даже тебе нужно отдыхать, иначе сойдешь с ума.

— Тонкс, прошу, — попыталась она снова, — прекрати.

— Последний вопрос, и я закрою тему. Если ответишь честно, то обещаю, что не стану больше начинать этот разговор.

Разочарованно вздохнув, Гермиона отвела волосы от лица и нерешительно склонила голову в знак согласия.

— Хорошо. Один вопрос, и все.

— Ладно, — тихо произнесла она, делая паузу. — Он тоже тебя любит?

Гермиона закрыла глаза, чтобы Тонкс не увидела ее мучений. Слезы обжигали прикрытые веки, но она отказывалась выпускать их на волю.

— Честно, понятия не имею.



***