Юнги заходит в квартиру, кидает связку ключей на тумбочку, и раздается всем знакомый «звяк», рассекающий тишину. Он тяжело вздыхает пока стягивает кроссовки с ног и хрустит шеей. Сегодня на работе по истине все надоело: хозяин приперся с проверкой, притащил своих дружков, которым то одно подай, то другое, так еще обязательно с искренней улыбочкой да на серебряном блюдечке с голубой каёмочкой; в середине этой процессии, когда весь персонал был «приятно» увлечен обслуживанием вип-гостя, среди посетителей нашелся и тот, кто захотел поскандалить на пустом месте — ему видите ли кофе малов кружку положили, будь оно не ладно; к концу рабочего дня так вообще ввалилась любовная парочка, что через пятнадцать минут сидения в обнимку за столиком в углу ругалась так, что музыки слышно не было, и кидалась в друг друга всем, что попадалось под руку. А Юнги что? А Юнги ничего. Ему разбираться всегда с этим пиздецом. Потому что его не посадят.
Смешно.
Он медленно идет по двухкомнатной квартире, переваливаясь с одной ноги на другую — в конечностях тяжесть такая, как после разгрузки ста вагонов с чугуном. Он трясет головой — вспоминать не хочется. Тишина давит на больную голову и он морщиться, когда слышит звук.
Звук, собственно, только сначала кажется посторонним. Затем он узнает знакомые всхлипы и камень с души спадает — никаких чужих, воров и пробравшихся в квартиру животных. С другой стороны — сердце сжимается. Он знает, кому принадлежит столь высокий голос. Волосы на голове Юнги стают дыбом.
Он приоткрывает белую дверь в комнату. На кровати, свернувшись в клубочек, лежит человек. Его мелко трясет, лицо поблескивает от слез, а с губы тянется тонкая струйка крови. В комнате душно, а потому сдулать нормальный вдох не получается. Он скользит к окну, проходя мимо оголенного нерва на мертвецки бледных простынях, и приоткрывает форточку, откуда струится свежий воздух. Сердце пропускает удар, потому что сзади все еще раздаются звуки. Звуки боли.
Юнги сглатывает комок в горле и присаживается на краешек кровати. Он несколько мгновений всматривается в чужое лицо с лисьим прищуром, прежде чем решается положить руку на чужую спину.
— Хён? — голос едва различимый, сорванный и чрезвычайно дрожащий, захлебывающийся слезами.
— Да, Хённи? — Юнги поглаживает его по спине едва касаясь подушечками пальцев, как делает это играя на белом рояле в университете. Существо на простынях чуть двигается в сторону к брату и врезается в чужое бедро.
— Айщщ! — визг, чересчур высокий визг, на мгновение оглушает Юнги. Слезы наворачиваются, но он их покорно сглатывает. Привык.
— Кихён... Хённи, аккуратнее... — он продолжает мягко водить по чужой спине руками и шепчет что-то успокаивающее в этой угнетающей атмосфере отчаяния своим низким хриплым голосом.
Кихён дергает ушком от новой волны пронзающей тело боли и кусает губы, которые итак кажутся лишь остатком, следом великой красоты младшего, как Колизей в Риме, что кажется лишь стершимся и выцветшим оттиском некогда ровной печати на листе бумаги.
***
Кихён продолжает лежать, все ближе жмётся к Юнги и всхлипывает. Он честно старается не делать этого, потому что хёну и без него тошно, но не может. Это правда очень и очень больно. Когда он впервые почувствовал эту вспышку, казалось, что внутри взорвалась маленькая атомная бомба и разнесла внутри организма все к чертям, зрение резко скакало от единицы до почти полного нуля, а голова буквально раскалывалась на кусочки, как империи во время своего краха. Мир Кихёна рушился.
А кем собственно он был? Ю Кихён, ученик четвертого курса и брат Мин Юнги. Отличник, примерный ученик, со смазливым личиком, от которого тащатся вся девочки университета. Я серьезно, он устал уже от этих пытливых взглядов со всех сторон. Когда же Ю садился за конспекты на переменах, надевая свои прекрасные тоненькие изящные очки с круглой оправой и закусывал губу от напряжения, так вообще выглядел как истинный ангелочек. Благо рожек никто не видел.
Было правда и не совсем радостное в его жизни. Вообще вся его с Юнги история — одно сплошное стекло, как это модно сейчас говорить о персонажах сериала или игры. Но жизни Ю и Мина, что стали неразрывной частью друг друга, не вписываются в это понятие никоим образом.
***
Когда ребята учились в школе, то слухи о них ходили, и примерными мальчиками их, конечно же, не считали. Нет, вы не подумайте — быть первыми в списках им все еще ничто не мешало. Но было одно но.
Они были изгоями.
А в таким случаях всегда достается. Им тоже доставалось, и синяки стали их вечной косметикой. Синие и красные пятнышки были видны на всей поверхности белоснежной кожи, от макушки до пят расцветая как сакура весной. Они были жертвами в этом фильме — их избивали где-нибудь на заднем дворе школы, после чего, лежа на холодной земле, они клялись, что это в последний раз и такого больше не будет. Врали. Нагло врали себе, кормили ложными надеждами и сладким враньем.
В старшей школе все переменилось. Юнги и Кихён дрались. Дрались отчаянно и беспощадно до нокаута противников, до сбитых в кровь костяшек. Ничто не было помехой: сбежавшиеся ученики или обеспокоенная произволом администрация школы, кричащая о справедливости и гуманности.
Где она была, когда они крючились от боли где-то в грязи, как брошенные котята, которых утопить жалко, а воспитывать не хочется?
А все почему? Почему все случилось именно так? Да просто потому, что когда-то какому-то придурку не сиделось на своей жопе ровно и из-за его поганого характера появились не то родные, не то единокровные, не то двоюродные братья. Но даже на этого ублюдка нельзя было повесить тот факт, что большую часть генов мальчики унаследовали от своих матерей. Они были гибридами, которых, увы, за людей в этом мире не считали.
По вечерам, клепая тексты на коленке в комнате или нервно стуча по клавишам фортепиано в поисках вдохновения, они мечтали. Они мечтали о том, что когда-то это все закончится. Правительство сменит политический курс, гибридов признают частичкой общества и тогда не только Юнги и Кихён, но и сотни, тысячи им подобных будут жить спокойно. Тогда, таким как они не придется вечно контролировать себя и свои эмоции, скрывая ушки, мягкие хвостики и прочие прелести... Но это оставалось недостижимой целью, миражом в пустыне и повлиять на ситуацию они не могли. А ведь так хотелось смеяться, как все, встречаться, как все, ругаться на людях, как все... Просто быть как все.
Они выживали, как животные в дикой природе.
Юнги освоил каратэ и рукопашный бой, при каждом удобном случае подмечая новые приемы. Кихён был слабее физически и прямое взаимодействие оставляло ему меньше шансов, чем старшему брату, а вот вовремя подставлять подножки, ломать носы ударом об колено и натягивать нити вокруг горла он умел лучше кого бы то ни было. Они составляли неплохой тандем, ходя по школе с кислой миной и абсолютной пустотой в глазах — тогда пушистые лисьи хвосты и ушки с кисточками исчезали на сто процентов.
По ночам они продолжали записывать иероглифы в толстую тетрадь и чертить нотный стан.
На последнем году школы, когда ребята уже грезили о Сеульском университете, учебное заведение неожиданно решило о них вспомнить, а точнее — расхвалить их музыкальную деятельность и предложить написать и исполнить песню в честь этого самого заведения. Столько матов в своей голове с того момента Ю не помнит.
В итоге песня была написана за пару ночей вместо посещения этой самой школы, музыка записана еще за пару, а в студии они провели всего пару часов. Но школе было явно мало потраченного на них времени. Они требовали «увековечивания в камне».
В камне не случилось, да и ребята были не особо против, что от сей затеи отказались. Однако, фотосессию с местным фотографом все-таки устроили. Загнали, что называется, в клетку против воли, и стали прикладывать к худощавым телам шмотки, обсыпать лица косметикой и кричать, что не так встали на зеленом фоне.
В конце концов, точка кипения нервов Мин Юнги была достигнута, когда фотограф посчитал, что кепка на милом-сладком-сахарном-уси-пусичке Кихёне не смотрится, и фотосет надо переделать без нее. Неизвестно, что там было на уме у директора, но он мило покачал своей седой головой в знак согласия и костюмеры двинулись в попытке снять головной убор с двумя колечками в козырьке.
— Хён... — все, что успел произнести Кихён, прежде чем Юнги зло шикнул на всех и прожег взглядом, проскользив по всем присутствующим.
— Я сам... — низким басом послышалось и все замерли.
Юнги не был злым. Это Кихён знал. Ведь, когда это до пятнышек перед глазами с рождения знакомое лицо обратилось к нему, там было что-то такое теплое, что Ю забыл о тревоге и даже о ее причине. Губами брат прошептал: «все будет хорошо, Хённи» и снял ненавистный всем вокруг головной убор. Лицо Кихёна стало каменным. Он буквально превратился в скульптуру, шедевр некого античного художника. Прекрасное белесое лицо, приправленное минимумом косметики, лисий разрез глаз, светло-коричневая радужка с вкраплениями темно-кофейного и салатового, от природы яркие губы...
Юнги развернулся на каблуках и в привычной манере кинул: «продолжайте что ли...»
Все быстро отошли от пришедшего шока — братья частно выкидывали что-то — и продолжили действо. Кихён по приказу положил локоть на плечо брата и чуть наклонил голову в бок. Со стороны Ю казался фарфоровой куклой-марионеткой, которую только дерни за ниточку, так поменяет положение по твоему усмотрению, а толкни — и вовсе разобьется. Но вы не переживайте, обычно в такие моменты в ответ на детские слезы, родители прибегают с новой — не менее красивой, в розовом воздушном платьице и с мило хлопающими глазками, где реснички больше самих глазок. Чадо радо, у родителей голова не болит. Все счастливы.
Юнги наклонил голову чуть вперед, выглядывая исподлобья в камеру. Высветленная челка лезла в глаза от натянутой шапки и он невольно передергивал носом и щурился своими итак узкими от природы глазами. Смена кадра. Мин облокотился на одно из колен и сжал в руке узел галстука, оттягивая его в сторону. Он почувствовал, как боком на него оперся Кихён, эффектно поправляя свою длинную чуть завитую челку. Кихён ненавидит это.
— Так, неплохо, неплохо... — пробубнил себе под нос радостно фотограф и тут же вскрикнул. — Идея! Директор, как вам идея добавить пару их дружеских фото в сет? — названный также добродушно покачал своей лысиной. — Решено! Значит так, братцы-кролики, улыбаемся, читаем мангу... Что там еще подростки в вашем возрасте делают? Короче, мне нужны живые эмоции! И реалистичность! Больше реалистичности!
Кихён тянется к костюмеру за кепкой, но не получает её. Он сглатывает. Юнги стоит в непонимании.
— Вы, юноша, тоже снимите головной убор, пожалуйста... В школе не ходят с головными уборами! — прикрикивает фотограф, меняя что-то в фотоаппарате. Говорит так легко и непринужденно, что у Мина внутри затягивается тугой узел.
«Пожалуйста, пусть упадет метеорит!» — проскакивает мысль в голове Ю, но этого не происходит. И спустя секунду становиться слишком поздно.
— Да пожалуйста, — со злостью рычит Юнги, кидая шапку себе под ноги. На его бледной коже приправленной тонной какой-то гадости, похожей на порошок, появляются складочки от злости. У него дергается глаз. Из-под безжизненных замученных краской волос медленно поднимаются два ушка с кисточками. Кисточки как нельзя в тему черные — словно рожки. Он шипит. — Заебали, честно слово! Это им не так, то не так! Да не пойти ли вам нахуй, уважаемые! Я вместо подготовки к всратым экзаменам должен творить здесь эту хуйню неизвестно зачем, да еще и так долго. Вы не прихуели? Или вам просто на рождество подробное пособие по идиотизму с картинками и пошаговыми инструкциями подарили?!
— Юноша, позвольте спросить, — мнётся фотограф на месте. От былой уверенности и наглости не осталось и следа. — Эм... А на голове у вас... Эм... Это... Что?
— Простите, — Кихёну срать не меньше на происходящее, чем брату, поэтому он подходит к нему со спины и привычно кладет локоть на чужое плечо. Шипение медленно начинает сходить на нет, а вот аккуратные ушки Кихёна наоборот. Мин чувствует, как сильно от переполняющих эмоций бьётся чужое сердце. — Но это называется уши, если вы не учили биологию в школе. Поскольку вы тугодумы те еще, я вам научно-популярно объясню, — он мило улыбается так, как может только он. — Еще, блять, хоть раз наедете на моего хёна, проснетесь с удавкой на шее. Хотя нет, скорее всего не проснетесь. Вы просто сдохните, после того как уснете за столом за своей «очень важной» работой, которая к слову нам вообще не сдалась. — Лицо Ю морщиться при каждом слове и если бы ситуация была другая, вы бы посчитали это милым. Но сейчас он пугающе холоден и тянет слова как сбежавший из дурдома, оставаясь красивым. Шедевр.
Но не тогда, когда в руках он натягивает прозрачную леску, а в глазах плещется штормовой ветер. Ураган.
Песня в итоге вышла лишь с одним фотосетом за авторством «2U», поскольку имя Юнги и фамилия Кихёна начинались на одну и ту же букву — ㅠ. Музыку и лирику они писали вместе.
Они не любят вспоминать это, хотя название дуэта сохранилось до сих пор. Иногда они записывают его как «2ㅠ» или ставят цифру над буквой. Разные случаи были. Когда-то они даже бедную букву в квадрат возводили.
***