Михаил Савеличев
Бродячая труппа Гран-Гиньоль
(Пикник на обочине - 5)
5. Рэдрик Шухарт, 31 год.
На ощупь Золотой Шар оказался мягким. Отсвечивающая медью поверхность колыхалась, будто внутри он наполнен водой. Рэд надавил сильнее, навалился на Шар всей тяжестью, и ему вдруг показалось, что тот зашипел, словно мяч, из которого выходит воздух. Однако Рэд не испугался, хотя любой звук в Зоне - сигнал опасности. Других звуков здесь нет. Здесь вообще больше ничего нет. Кроме опасности. Впрочем, и ее тоже нет. Есть только смерть. Только смерть.
Плевать. Вот теперь плевать. Счастье для всех даром? Подавитесь им! Пусть никто не уйдет обиженным! Столько счастья, что не унесешь. Ноги Барбриджу, и пусть пляшет по нашим костям. «Ведьмин студень» - Хрипатому, чтобы их там с головой им залило, чтобы они его ложками, жабы, жрали, да нахваливали. Нунану - Гута, зря что ли он на нее так смотрит? Все три года к ней ходил, пока Рэд сидел, ходил, утешал... А что? Он, Рэд, даже не в обиде, женщине ведь тоже надо к кому-то прислониться, пока ее рыжий дурак другую зону топчет. Да и Дик - человек порядочный, он даже Мартышку не оставит. Куда же Гута без Мартышки? Никуда ей без Мартышки... Мартышку Дик в Институт пристроит, там ее изучать будут... И папаню...
И тут Рэд завыл.
Он раздвоился. Один Рэд продолжал лежать на Шаре, выть, колотить его руками и ногами, а другой Рэд стоял рядом, наблюдая как тот воет и колотит, но сам, в отличие от двойника, ничего не чувствовал - ни боли, ни тоски, ни ярости, ни самого паршивого удивления. Этот второй словно только сейчас вырвался из Зоны, высосал досуха полную флягу крепкого, и теперь просто смотрел по сторонам - такой же высосанный до дна, что твоя фляга, но отпущенный Зоной, отпущенный на все четыре стороны этой проклятущей поганкой.
Шар сдувался. Воздух, прогорклый, вобравший за все эти годы мерзкий запах резины, с шипением вырывался из многочисленных прорех, взметая белесую карьерную пыль. Оболочка скрипела по острым камням, а сами камни хрустели, будто с них убирали тяжесть Золотого Шара, будто не воздух его наполнял, а человеческие желания - большие и мелкие, хорошие и плохие, высокие и низменные, когда-то дремлющие внутри грубой резиновой оболочки, а теперь разом исполненные.
