Катя не решалась открыть глаза, все еще прислушиваясь.
Очевидно, она выбралась из коридора: чувствовался свежий воздух, сладковатый запах цветущей липы и знакомый с детства аромат хвои. Где-то совсем рядом настырно чирикал воробей, размеренно цокая лапками по твердой поверхности. Было тепло и сухо.
— Мамочки, — отчетливо послышалось справа. Голос испуганный. Низкий, грудной. Вероятно, мальчишеский. И шорох, будто кто передвинулся.
Отчаянно прижимая к груди шкатулку, Катя приоткрыла глаза и шагнула вперед.
Ноги запутались, уперлись во что-то твердое и неустойчивое, девочка потеряла равновесие и с грохотом повалилась на пол, неуклюже расставив руки и выронив драгоценную шкатулку.
— Да, ё-ёлки–же–палки, — протяжно простонала она, перехватывая руками ушибленные колени.
Она растянулась на полу. Широкие деревянные плахи плотно подогнаны друг к другу, гладко зачищены. В полуметре от ее головы высился громоздкий дубовый стол на перекрещенных ножках: если бы Катя сделала еще один шаг, виском бы точно угол поймала.
От этой неприятной мысли спасенный висок зачесался. Катя его потерла и посмотрела на свои ноги: те неловко прятались в здоровом кованном сундуке, сейчас перевернутом на бок, с вывороченным под основание замком.
— Я, что, из сундука выскочила? — Катя обернулась в сторону, откуда только что донеслось испуганное «мамочка».
Из дальнего угла, широко распахнув от удивления синие, как васильки, глаза, на нее смотрела девочка лет пятнадцати в длинной, чуть расширенной от груди, льняной рубахе-платье с сине-голубой вышивкой по краю рукавов и подолу. Девочка уставилась на Катю, а чуть пухлые губки раскрылись в немом крике, коса перекинута на грудь.
- Маааа!- хрипло вырвалось она, и она плюхнулась на лавку, подобрав под себя ноги в туфельках из тонкой кожи с загнутыми на восточный манер вверх носками.
- Не кричи! - строго приказала Катя. Но девочка только еще громче заверещала.
– Ты кто? – спросила ее Катя, чтобы как-то поддержать беседу и заставить замолчать.
- Я - Ярушка, Ярослава то есть, – поправилась девочка, все еще во все глаза разглядывая Катю. Она, конечно, старалась быть вежливой, хотя испуг и не прошел. – А ты кто будешь?
- Я – Катя, - отозвалась она, вставая. И повторила вопрос: — Я, что, из сундука этого выскочила?
Ярослава, медленно переведя взгляд на перевернутый сундук, медленно кивнула.
— Странно, — Катя нахмурилась.
Она присела на корточки в поисках своей шкатулки, и нашла ее под столом. Чтобы ее достать, ей пришлось встать на четвереньки, и дотянуться до вещицы. Ярослава на своей лавке подалась назад, еще выше подобрав подол платья.
— Да не бойся ты, не кусаюсь, — проворчала Катя, усиленно соображая, что делать.
— Ты как в бабушкин сундук забралась?
«В самом деле, как?» — мелькнуло в голове.
Катя повернулась, приподняла угол сундука. Тот оказался тяжелый, с кованным железом углами и пухлыми пуговками-набойками. Крякнув, перевернула его, поставила на место.
— Здоровый, — то ли себе, то ли своей новой знакомой, пробормотала она.
Ярослава, между тем, освоилась. Слезла со своей лавки, пересела ближе, к столу. Теперь их с Катей разделяла только его широкая темно-коричневая поверхность с выставленным рядком Ярославиным рукоделием: льняной салфеткой на квадратном подрамнике, мотки разноцветных ниток, колким ежик подушки для иголок.
— Так ты как в бабушкин сундук забралась-то? Ты кто?!
Катя, зажав в руках шкатулку, перешагнула через приставленную к столу лавку и села за стол, тяжело вздохнув и уставившись на Ярославу.
На подоконнике деловито склевывая хлебные крошки и кусочек яблока, подпрыгивал воробей. Катя с ужасом уставилась на открытое окно, через которое врывалось в комнату ослепительно яркое лето.
«Декабрь же на дворе, — с сомнением мелькнуло в ее голове. — Это куда ж меня занесло?»
Через голову воробья, едва не задев трогательные серо-коричневые перья, перелетел камушек и с шорохом прокатился по столу.
Со двора, через распахнутое настежь окно, донесся громкий шепот:
— Яру-уша-а!
Ярослава нахмурилась, закатила глаза к потолку. Подобрав подол, забралась на лавку, высунулась наружу:
— Чего тебе? — сердито спросила кого-то невидимого Кате. Девочка пока осмотрелась.
Комната, в которой она оказалась — довольно большая, светлая, с большим, украшенным разноцветными стеклышками, окном. Почти посреди комнаты, у окна — стол, по краям — простые деревенские лавки. Рядом с сундуком, из которого вывалилась Катя, пристроился еще один, поменьше, с плоской крышкой. На нем лежала толстая, явно старинная книга. В самом углу, загороженная тонкой кисейной занавеской, была кровать с выложенными горкой подушками. Вот и все убранство.
Ничего общего с городской квартирой Кати.
— Яруш, — за окном голос мальчишеский, томно-взволнованный, влюбленный, — завтра на ярмарку жаб привезут, якутских... Помнишь ли?
С Ярушкиной ноги слетел туфель, со стуком ударился об пол:
— Ясно дело, помню. И что с того?
Сопение за окном.
— Аким! Не томи: чего явился-то? Матушка говорила, что голову тебе оторвет, коли ошиваться под моим окном будешь?
Снова сопение:
— Яруш, на речку придешь ввечеру? Все идут...
Ярослава нетерпеливо повела плечом:
— Некогда мне.
— Не придешь?
— Не приду. Матушка не пустит все одно...
— Так не ждать тебя?
Ярослава всплеснула руками:
— Так не жди, говорю ж тебе! Ступай уже! Вон, всю траву повытоптал!
И захлопнула окошко с разноцветными стеклами.
— Это кто был? — любопытство победило здравый смысл, скомкав чувство такта и выбросив его вслед за испуганным воробьем, лишившимся своих крошек.
Ярослава исподлобья глянула на Катю, передвинула подушку для иголок:
— Да никто, — сердито поправила ленту в косе, — Аким, кузнеца сын.
— Гулять зовет?
Ярослава стрельнула в Катю синими глазами, словно молнию метнула:
— Зовет! — руки с вызовом сложила на груди. — И замуж зовет!
Катя ошалело моргнула:
— Как «замуж»? Ты ж маленькая еще...
— Что значит «маленькая». Пятнадцать годков уже. Да он и не сейчас зовет... А, — она неопределенно крутанула пальцами над головой, — когда-нибудь.
— А ты что?
Ярослава вспылила, схватила свое рукоделие, сгребла в охапку, да запустила в шкатулку для рукоделия, косо примостившуюся рядом с ней на лавке:
— А то не твое дело!
— Прости.
Катя покраснела. И далось ей это, лезть не в свои дела... «Мне бы со своими проблемами разобраться», — сердце съежилось от тоски и понимания, что случилось что-то, непредусмотренное мамой: грифона-то она не нашла. И кошка–Могиня куда-то исчезла.
Она шмыгнула носом. Колючий комок страха и обида подкрался к горлу, перехватил изнутри. Глотать стало нестерпимо больно. И страшно.
Катя подняла голову к потолку, уставилась в гладко струганные доски. А слезы никак не желали закатываться назад.
Ярослава подсела рядом, дотронулась до плеча:
— Эй, ты чего? Обиделась, никак? — теплая ладошка вытерла Катины слезы. — Так я не со зла...
Катя с силой шмыгнула носом:
— А я не из-за этого! Ты все правильно сказала — не мое это дело. Мое дело — разобраться, где я оказалась.
Ярушка всплеснула руками, примирительно улыбнулась:
— А чего ж тут разбираться! То я тебе и так скажу, и пряника с тебя не возьму. Ты в светелке моей. А светелка моя в доме у бабушки моей, в Тавде-граде.
Катя нахмурилась. Ее познания в географии не помогали ей сообразить, где эта Тавда-град находится:
— А где это?
Ярушка удивленно уставилась на нее. В синих глазах мелькнуло недоверие:
— Шутишь? На Руси, три дня пути до Тюмени-града.
— А день какой сегодня?
— 18 июня 6915 года от сотворения мира, — пояснила Ярослава, увидев, как округлились глаза собеседницы. — Ты чего?
— К-как 18 июня? – Катя икнула от неожиданности. – Какого года, повтори?
— 18 июня 6915 года от сотворения мира, — медленно, четко выделяя слова, повторила та. Заглянула в Катины изумленные глаза: — Да в чем дело-то?! Ты сама-то откуда? Как в сундук забралась? Как в горнице моей оказалась?!
Колючий комок вновь подкатился к горлу, да так стремительно, что Катя не сумела его остановить, смягчить его давление. Горло жгло, как каленым железом. Она открывала по-рыбьи рот, не в силах вздохнуть. Слезы брызнули из глаз, заставив Ярославу растерянно отскочить в сторону:
— Эй, ты чего?! Не реви!!! Мы беду исправим! Ты хоть что-то скажи, чего молчишь, как немая!
— Я ушла из дома примерно час назад, думая, что сейчас 18 декабря 2016 года, или 7344 года, если по-вашему. У меня пропала мама, прям растаяла на глазах... Сказала, что все продумано, опасности нет. Дала карту, — Катя кивнула на шкатулку, — но я ее не смогла прочитать. А потом на меня напали три придурка, которые ворвались к нам в квартиру и хотели найти какой-то посох. А когда не нашли, то решили меня убить. А я прыгнула в шкатулку. А там зверюга, я бежать. Там эта дверь, я в нее, а тут тыыыы! – и Катя заревела в голос, Ярушке только и оставалось, что похлопывать ей по плечу в утешение да сочувственно вздыхать:
— Ничего-ничего. Что-нибудь, да придумаем...
Петром 1 в 1700 году была проведена реформа, в соответствии с которой Россия стала использовать юлианский (древнеримский) календарь, по которому 7028 год от сотворения мира стал 1700 годом от Рождества Христова. Таким образом, 6915 год, в котором оказалась Катя, соответствует 1587 году по юлианскому календарю.