Синоним слова "Я"

Глава 21. "Обрывки и тьма".

  Pov Бернард

           Я помню, как выпил чай. Он был еще горячий, над ним клубился ароматный пар. А потом произошло что-то странное. Весь мир закружился, завращался. Силуэты начали расплываться. Я пытался дойти до стула, но уже не видел его. Просто упал, надеясь, что подо мной не окажется что-то более-менее мягкое. А потом наступила тьма. Полная и беспросветная.
           Иногда сквозь нее проскакивали силуэты и голоса. Из непроглядной мглы появился тусклый огонек света, который медленно обратился Алистера. Он весь был словно из дыма. Говорил о чем-то, плакал и извинялся. Стоял на коленях передо мной. А я и слова вымолвить не мог. Губы не шевелились, тело не двигалось. Но я постарался улыбнуться.         Очень старался. И, кажется, он это понял.
           Алистер улыбнулся в ответ, а затем поднялся и обнял меня.
        «Наверное, в первый раз в жизни», — глухо пронеслось в голове.
         Но далее я увидел, будто сам там был. Больничную палату, на кушетке в которой лежал совсем юный худой, изнеможенный омега. Папа, да это был он. Только моложе и свежее, еще не похож на наркомана и пропойцу. Медсестра, женщина лет сорока, приносит ему непонятное, похожее на свежезамороженную курицу, существо. Оно кричит, дрыгая своими маленькими ножками и ручками. Алистер улыбается, так искренне и тепло. Он берет существо на руки и прижимает к своей груди. Поцеловав его в крохотный лоб, папа произносит:
        «Бернард. Да, маленький. Ты у меня такой сильный. Это имя будет идеально для тебя».
          У меня внутри все падает. Хочется плакать. А Алистер, тот взрослый, который недавно покинул этот мир, смотрит на меня и улыбается.
    Он касается своей худой холодной рукой моей щеки. Его заплывшие туманом глаза полны слез. Еще раз попросив прощение, тихим голосом он шепчет:
          «Я всегда любил тебя сын. Прощай».
     Глядя мне в глаза, отец, как горячий пар в зимний мороз, растворяется в воздухе. Я хочу его остановить, хочу схватить за руку, но не могу. Тело все также неподвижно.
            Меня словно окутывает пыль. Пейзаж снова другой. Теперь я в каком-то парке, стою у моста и смотрю, как чья-то тонкая фигура подходит все ближе к перилам. Вглядываюсь, пространство становится более четким. Силуэт становится все более и более знакомый. Элион...
            Он подходит прямо вплотную к перилам. Я пытаюсь позвать, но не могу. Губы так и не шелохнулись. Он свешивается, будто хочет прыгнуть. Я кричу, но только в своих мыслях. Хочу бежать, но опять не могу. Проклятье!
            Кажется еще секунда и все! Я потеряю его навсегда!
                Все исчезает вновь, а мрак медленно рассеивается. Я слышу пронзительный писк, который до боли давит на голову. Кажется кровь из ушей пойдет. Но вот пропадает и он.         Дышать становится легче. Открываю глаза — белый потолок. Такие же и стены. Чувствую боль в руке. Поворачиваюсь, из нее торчат какие-то трубки. Капельница.
Осознание приходит сразу: я в больнице.
            Пытаюсь встать, приподняться на постели, не выходит. Тело такое тяжелое, словно из камня высечено. Голова начинает гудеть. Надо кого-нибудь позвать.
           Смотрю на тумбочку рядом — ни телефона, ни вещей на ней нет. Черт. Как я тут вообще оказался? Я же должен был сейчас гулять с Элионом по ночному городу.
           «Кстати, а „сейчас" — это когда? » — проносится в сознание.
            Окна зашторены, а весь свет искусственный, от продолговатых светодиодных лам, скрытый в подвесном потолке. Либо сейчас вечер, либо тут просто зашторены и горит свет. Расточительно, конечно, но кто я, чтобы указывать?
          Я открыл рот, пытаясь произнести хоть слово, чтобы позвать медсестру или еще кого. Одни хрипы. Язык не шевелится.
          «Что же это со мной?» — начал паниковать.
            Самые ужасные мысли поселились в сознание. Я вздрагивал, пытаясь встать и достать до тумбочки. Опять безрезультатно. Вот уж не знаю, сколько бы еще продлились мучения, если бы в палату не зашла медсестра — молодая девушка-альфа, на бейдже которой было имя Ванесса.
— Ой! — воскликнула она. — Вы очнулись.
          Не знаю, должен ли я был на этот что-то отвечать, так что просто лежал и пытался хотя бы взглядом выпытать что-нибудь.
— Вас привезли два дня назад, — кажется Ванесса поняла мои невербальные сигналы. — У Вас был отек Квинке. Все лицо распухло. Его вызвала аллергия на что-то из того, что Вы съели. На что именно сейчас проверяю в лаборатории, — она поправила одеяло на кровати. — Обездвижены Вы из-за снотворного, что вам было решено вколоть, — я удивился. — Понимаете, Вы бредили: вздрагивали, кричали и ругались. Врачи побоялись, что Вы причините себе вред. Отдохните еще немного, поспите. А как проснетесь — уже все пройдет.
             Как бы мне не хотелось возразить ей, вскочить с кровати и уйти отсюда, я физически ничего не мог сделать. Оставалось только лежать, глядя в высокий штукатуренный потолок. В голове роились мысли, подобно вороху пчел. О Дне Рождения Эла и о моем сне. Признаться, до сих пор не покидало это чувство тревоги. Словно, с  омегой правда могла произойти беда.
       Казалось, холодок прошел по телу, как только представил.
            Я многих терял в этой жизни. Своего родного отца, который проклиная свою ужасную, беспросветную жизнь, решил забыть в бодяженном амфетамине. Друзей, что, как выяснилось, за родителями и деньгами не видели самого меня. О последних, кстати, я не грущу. Всю свою жизнь я знакомился, а затем расставался с кем-то, вычеркивая этих людей из своей жизни навсегда. До настоящего момента, единственными, кто были рядом, оставались Алан и Лео. Но это родители. Я дорожу ими, люблю. Но только... Тут все иначе.
        Кто бы что не говорил, каким сильным и независимым не хотел казаться, он все равно, глубоко в душе ждет человека, что будет близок его душе. Элион был такими для меня, особенным. Он внес сумбур и краски в мою серую жизнь. То веселый, то грустный, пугливый и бойкий. Такой разный, непостоянный. Но всегда любимый. Дня не могу прожить, не поговорив с ним, хотя бы по телефону или в СМС. Если плохо ему, то и мне. Легко понять, когда Эл скрывает что-то. Такому безэмоциональному и скучному мне, Купер был противоположностью.