Когда приходит тьма. Часть 1. Долгая ночь.

Глава 36

Расслабиться и поддаться отчаянию — значит умереть в агонии, полностью и целиком состоящей из страха. Признать свою судьбу и героически подставить грудь противнику — значит погибнуть напрасно и бессмысленно. Оба варианта более чем подходили мне и, лёжа на под автобусом, глотая пыль и задыхаясь от паники, я представлял свою смерть именно так. Я не мог собрать волю в кулак и попытаться что-то сделать, даже подумать об этом было сложно, как никогда. А хуже всего было то, что когда я наконец отбросил мысль о своей гибели в сторону, я вспомнил, что помимо меня и убитой девушки за рулём, в автобусе были ещё люди. Те люди, которых я должен был защитить любой ценой.

— Полина?!

Я кричал и бил кулаком по дну автобуса, пока не услышал тонкий испуганный голосок. Это ещё не означало, что все живы, однако нельзя передать словами, какое облегчение я испытал при этом.
— Артем, что происходит? — спросила она, едва сдерживая рыдания. — Элла...
— Её убили, — я отвечал с комом в горле, эти слова дались мне нелегко, я только мельком увидел ее окровавленное тело, но это уже успело втереться мне в память. — Вы как, с вами все нормально?
— Все с нами нормально, как мы только будем выбираться отсюда? — послышался голос Лены. — Почему они стреляли?
— Я не знаю. Падайте на пол и лежите там, я попробую что-нибудь придумать.
— Если ты вылезешь оттуда и дашь им себя убить, я тебе этого не прощу. — Слова Полины были последним, что я услышал перед тем, как раздался ещё один выстрел. Нам повезло, что стреляли хаотично, пуля, скорее всего предназначенная мне, угодила в открытую дверь, тогда же девушки, последовав моему совету, быстро опустились на пол вместе с ребёнком. Вадик начал хныкать, Полина возмущаться из-за кошки, вырывающейся из её рук, а я никак не мог унять сумбур в голове. Когда эхо от выстрела растворилось в воздухе, я расслышал хруст снега под подошвами кирзовых сапог и начал продвигаться к задней двери автобуса. Холодный снег обжигал мои ладони, двигаться было чрезвычайно трудно, но это не заняло слишком много времени, поскольку у меня его было в разы меньше чем у жаждущих крови убийц, приближающихся к микроавтобусу. Я не мог просто лежать и ждать конца.
-— Полина, открой окно и сбрось фонарь, — тихо попросил я.
— Зачем он тебе? Ты думаешь, он поможет?
— Не знаю.
— Он сломается!
— Не сломается, кидай быстро!

Я едва не вывихнул себе шею, пытаясь разглядеть хоть что-то за пределами микроавтобуса. Звуки шагов не стихали, издалека доносились голоса и в какой-то момент я решил, что они уже подступили совсем близко, но вскоре это перестало быть проблемой. Когда фонарь упал в снег, меня накрыло чёрной пеленой и снова мир погрузился в полную тишину. Под машиной трудно было потеряться в пространстве, но мне это удалось, попытавшись встать, я наткнулся на преграду и чуть не расшиб себе голову. Но это было скорее плюсом, чем минусом. Зарычав от боли, я с радостью обнаружил, что на этот раз я, может быть и ослеп, но не лишился слуха и остальных чувств.

"Нет, мой друг, не сегодня"
"А если и сегодня, то точно не сейчас"
— Полина, вы видите что-нибудь?
— Ничего, ты оставил дверь открытой, — ответила девушка. — Она снова пришла. И что теперь, будем ждать пока уйдет? Может и они уйдут?
— Нет. Идти вслепую трудно, но это лучше чем сидеть на месте, — сказал я, наконец нащупав фонарь. Я не собирался его включать, боясь привлечь внимание, я надеялся на его помощь в дальнейшем.
Выбравшись из под автобуса, я кое как открыл заднюю дверь и велел девушкам выбираться.
— Я думала мы поедем дальше, мы не сможем идти, — тут же возразила мне Лена. — Ничего же не видно! Куда мы пойдём?
— Пойдём по объездной и незаметно проберемся в город, — ответил я сквозь зубы, не приняв возражения. — Вадима понесу я, если тебе тяжело.
— Не тяжело, — вздохнула женщина.

Я хотел похоронить друга в лесу рядом с городом, вырыть неглубокую яму, в промерзшей земле, опустить туда мешок и бросить горсть земли вперемешку с грязным снегом. Немного повспоминать тёплые вечера на смене, которые мы провели вместе за кружкой крепкого чая и душевным разговором. Хотел растопить лёд в своём сердце, найти время наконец признаться, как сильно мне жаль и выпустить накопившуюся боль наружу.
К сожалению, меня снова лишили этого. Забыть что такое боль, побороть слабость и избавиться от страха было моим долгом и обязанностью. А так же совершить невозможное — заставить все органы чувств работать вместо глаз.
— На это нужны годы тренировок, — говорила Лена, дыша тяжело и прерывисто.
— Или несколько минут страха, — ответил я.

Мы слышали только друг друга и собственные шаги. Больше никто не стрелял в нас, никто не последовал за нами и теперь впервые я желал того, чтобы тьма не уходила. В одной руке я нес сумку с вещами, в другой сжимал фонарь и боролся с желанием включить его и осветить себе дорогу. С каждым шагом оно становилось все сильнее, пока мы, приложив массу усилий, наконец вышли на объездную. До города оставалось около двух километров, до ближайшей аптеки около двух с половиной. Из оружия против одержимых у нас не было ничего, кроме фонаря. Против военных, если они в здравом уме — совсем ничего. Полина держалась рядом со мной, не оставая ни на шаг и слушала все, что я говорил, преимущественно самому себе. Только так я мог справиться с собственными мыслями, постепенно приводившими меня к страху потеряться во тьме.
Она все это время молчала и когда я остановил словесный поток, тихо произнесла то, от чего по спине у меня прошёл холодок.
— Я кажется видела это. Видела, что доберутся четверо. Это был сон, но...
Тогда я задал ей вопрос и её ответ подтвердил все мои опасения.
— А ты видела сколько человек вернутся домой? Если вообще кто-то из нас вернется.
— Это всего лишь сон, Артем. Но да, я видела.
— И сколько же?
— Трое.